Валерия Вербинина - Снежная роза

– Уйди, падла! – кричала она во все горло. – Не трожь меня! Ничего не скажу, хоть в тюрьму меня сажайте!

– Это что такое? – озадаченно спросил Буало у стоявшего поблизости бригадира Шапеля.

– Одна из подружек Мориса, Анриетта Ривьер, – ухмыльнулся бригадир. – Комиссар, я уже не знаю, что с ней делать. Такая скандалистка, что…

– А! Комиссар! – хищно обрадовалась девица и, выдрав свой локоть из цепких пальцев конвоира, бросилась к Буало. – Так это вы… – Она всмотрелась в его лицо и неожиданно сменила тон: – Слушайте, я же вас знаю! Ну точно! Вы тот полицейский, который нашел ребенка?

– Ну, я, – проворчал Буало, насупившись.

– Вы же его спасли! – восхитилась девица. – Нет, я ничего не хочу сказать, все полицейские – сволочи, но вы молодец! Слушайте, чего он от меня хочет? – она ткнула пальцем в сторону Шапеля.

– Задать вам несколько вопросов по поводу Мориса де Фермона, чье убийство мы расследуем, – ответил комиссар.

– Ну так и надо было сразу говорить! – объявила девица. – Хочешь поболтать про Мориса – пошли! Размерчик его я тебе не скажу, честно признаюсь – забыла, но что вспомню, то расскажу.

Провожаемый ироническими и сочувственными взглядами коллег, Буало пропустил Анриетту Ривьер в кабинет и вошел следом за ней, следя за тем, чтобы не наступить на длиннющий шлейф ее платья.

– Это что такое? – изумилась Анриетта, оглядываясь. – Это убожество – кабинет комиссара? А получше тебе ничего дать не могли? Когда я только приехала в Париж, у меня хата и то была побольше. Нет, ну ты посмотри! Курево есть? – она села на стол Буало и закинула ногу на ногу.

– Морис де Фермон, – напомнил комиссар. Он не делал попытки ссадить Анриетту со стола и вообще держался так, словно каждый день видел таких, как эта экспансивная разбитная девица.

– Ну чего Морис-то? – зачастила Анриетта. – Ну да, знала я его, мужик как мужик, не жадный – это да. – Голосом она произвольно ставила знаки препинания, и интонация у нее была не совсем такая, как у большинства людей. – Ты, наверное, хочешь знать, как мы – апчхи! – познакомились. Я, понимаешь, танцую – нет, не в балете, не судьба. Не удивляйся! – (Буало и не думал удивляться.) – Ну вот он и приперся за кулисы варьете, в котором я выступала. – апчхи! Что ж у тебя тут столько пыли-то? Ненавижу пыль! Ну, то да се, потом мы перепихнулись, потом встречались – иногда два раза в неделю, иногда раз в месяц. Но я тебе сразу скажу как есть: я ни сном, ни духом, кто его ухлопал. Жаль его, конечно, он ничё так был. По сравнению с другими – так ваще прынц! – Последние два слова она произнесла, словно подтрунивая над самой собой.

– Когда ты последний раз его видела? – спросил комиссар.

– Думаешь, я знаю? – Анриетта вздохнула и почесала нос, скорчив забавную гримасу. – Все лето мы работали на юге. Его там не было, значит, я могла с ним встречаться… в мае, да? Ну да, он мне еще духи ландышевые подарил.

В то время во Франции существовала традиция дарить женщинам на первое мая духи с ароматом ландыша.

– Большой флакон, – продолжала Анриетта увлеченно, – дорогие! Наверное, его жене не подошли, и он мне передарил. А я что? Я не против. Таким, как я, на многое рассчитывать не приходится.

– Ты знала, что он женат?

– Конечно. Они все женатые. Других не бывает. Зачем женятся, непонятно. Жен своих не любят. Мерзости о них говорят такие, что слушать тошно. Тесть вон его тоже огорчил: должен был помереть, да не помер.

– В смысле?

– Ну, может, я чё не так поняла. Морис уже планы строил, что сделает с наследством. Вот, говорит, старик помрет, и я наконец-то заживу. Я говорю: с чего ему помирать? Болен он? Морис чуть с кровати не упал от смеха. Нет, говорит, не болен, но все равно что болен. Я говорю: как это? Да ты, говорит, голову себе не забивай, вредно это, ля-ля, я придумал идеальный план, теперь надо только ждать. Потом я узнала, что его теща померла, шарфиком ее удавило. Совсем как Айседору Дункан, вы ее, может, помните. Говорю Морису: как так, ты говорил, что тесть помрет, а померла теща? Да, говорит, не обращай внимания, ошибся я. А в другой раз пришел пьяный, злой, как черт, все бухтел: женился, женился, сука, тварь, никому нельзя верить, обещал же, что сдохнет, никому верить нельзя. Я только после узнала, что его тесть, как овдовел, так сразу новую жену себе нашел. Ну и, наверное, сразу вылечился, в жизни и не такое бывает…

Буало ошалело глядел на болтушку-танцовщицу, взгромоздившуюся на его стол, и чувствовал, как все куски головоломки, которые он уже отчаялся собрать, встали на свои места. Он понял, что с самого начала ошибся в Наташе. Она не была убийцей, но она была из тех женщин, вокруг которых вечно что-то происходит.

Оставалось выяснить только сущие мелочи, и комиссар схватился за телефон.

– Алло, Шапель? Вот что: позвони-ка своему кузену в военное министерство и попроси как можно быстрее дать кое-какую информацию. Мне нужно знать, за что граф де Круассе получил свои награды… Да, это важно. Я же сказал: как можно скорее! Хорошо, жду.

Он повесил трубку и в изнеможении вытер платком вспотевший лоб.

– Кое-кто обещал мне курево, – напомнила Анриетта.

Буало достал из стола пачку «Житан», которую хранил, чтобы по старой памяти вдыхать аромат табака, и бросил ей.

– А огоньку?

Пришлось достать и зажигалку. Анриетта прищурилась, задорно выпустила дым и одернула свою несообразную шубейку.

– А ты ничего, – объявила она. – Значит, тесть его ухлопал?

– Получается, так.

– Мне придется давать показания в суде?

– Скорее всего. Уверен, присяжные тебя полюбят.

– На кой мне их любовь? – фыркнула Анриетта. – Деньжат бы срубить. Слушай, я же могу давать газетам интервью за деньги?

– А кто тебе запретит?

– Может, еще прославлюсь. А?

И она игриво ткнула его кулачком.

– Слезай-ка со стола да садись на стул, – поморщился Буало. – Мне надо напечатать официальный протокол, который ты подпишешь.

С тяжелым вздохом Анриетта повиновалась, а комиссар сел на свое место, придвинул к себе пишущую машинку, вставил в нее чистый лист и забарабанил по клавишам.

Он как раз заканчивал печатать, когда в дверь после стука заглянул бригадир Шапель.

– Патрон… У графа де Круассе три награды. Сначала его наградили за то, что он первым ворвался в немецкий окоп и убил офицера и до пяти человек солдат. Это произошло…

– Достаточно, – оборвал его Буало. – Ты себе представляешь, что значило на той войне первым ворваться в немецкий окоп? Да после этого пристрелить какого-то Мориса де Фермона – пара пустяков! – И комиссар стал загибать пальцы. – Во-первых, пистолет. Два выстрела – два трупа. Во-вторых, цепи – еще когда я думал, что убийцей может быть женщина, цепи меня настораживали. Они весят несколько десятков кило. Конечно, мужчине куда проще было тащить труп, обмотанный такими тяжелыми цепями. Не хватало только мотива, но благодаря великолепной мадемуазель Ривьер, – комиссар бросил взгляд на свидетельницу, – он у нас есть!