Антон - Проклятие Дома Ланарков

Впрочем, и без этих загадок Ричард был потрясён тем, что обнаружил в потайной камере склепа. Но больше находиться здесь было невозможно, ибо от плохого воздуха у него начался сильный кашель. К тому же на поверхности уже светало и его могли обнаружить.

После пребывания в подземной гробнице свежий, влажный после дождя воздух, опьянил молодого человека. Он даже покачнулся.

— Эй, что ты там искал, пьянь! — вдруг раздался сбоку сердитый скрипучий голос. — Я же предупреждал тебя, Роб, чтобы ты больше здесь не появлялся!

Ричард повернулся и увидел сердитого старика в солдатском плаще и тяжёлых сапогах.

— Не бойтесь меня! — Ричард не успел договорить, как явившийся из предрассветных сумерек смотритель, нанёс ему удар. Руку будто кипятком обожгло, но, не смотря на боль, Волк рефлекторно взмахнул в ответ железной когтистой лапой. Раздался страшный чавкающий звук, хрип, и старик, словно куль повалился на землю.

Лишь под утро Скарлетт с трудом забылась беспокойным, тревожным сном.

Разбудил ёё лязг отпираемого дверного засова. В камеру вошёл один из надзирателей, очень неприятный тип, чья недоброжелательность и подозрительность по отношению именно к ней далеко выходили за рамки его служебных обязанностей. Вэй терялась в догадках, чем она могла вызвать ненависть этого тюремщика, только он не упускал случая досадить ей. В начале его глупое усердие вызывало у Скарлетт лишь насмешку. Но со временем стражник стал её раздражать. Каждое его дежурство превращалось в пытку. Отсутствие у Вэй настоящего адвоката позволяло даже такой жалкой пешке не церемониться с иностранкой.

Мало того, что недруг доставал её мелочными придирками. Так он ещё устраивал внезапные обыски, не гнушаясь подвергать дотошному изучению не только получаемые с воли книги и продукты, но даже нижнее бельё. Это ничтожество постоянно изобретал новые тонкие издевательства. Вот и теперь, распахнув дверь, надзиратель с минуту разглядывал американку, а затем с омерзительной усмешкой объявил:

— Не желаете исповедаться напоследок? Ну, не отказывайтесь! Неизвестно представиться ли ещё такая возможность — похохатывая, тюремщик принялся изображать повешенного со свёрнутой на бок шеей и вываленным языком, сотрясаемого конвульсиями.

— Пойдите прочь, мерзкий клоун! — не сдержавшись, послала негодяя Вэй.

Вволю наиздевавшись над ней, тюремщик закрыл дверь. Однако на смену ему неожиданно явился человек совсем другого сорта. С его приходом камера словно осветилась солнечными лучами. И это несмотря на то, что преподобный Альберт Джонс как будто не делал ничего особенного для того, чтобы специально понравиться заключённой или завоевать её доверие, например, ласковыми словами, сочувственной улыбкой. Аскетичное лицо его оставалось суровым, сипловатый голос звучал невыразительно. Джонс напоминал строгого, но справедливого учителя.

Посетитель в скромной сутане стал расспрашивать Скарлетт об условиях её содержания, о настроении, узнал, не нужно ли ей чего. Но взгляд! В глазах его было столько любви и понимании, что Скарлетт, что называется, проняло. Спокойный, приветливый, чистый душою, священник обнаружил тонкий ум и большую мудрость, заметив, что страдать или не страдать, — часто наш собственный выбор:

— Когда я только вошёл, на вашем лице я заметил следы недавнего гнева и боли. Но тот, кто вас обидел, наверняка сам несчастен. Ибо довольный своей жизнью человек не нуждается в жертве, чтобы отыгрываться на ней за собственные унижения.

Вэй вспомнила, что действительно слышала пару раз, как начальство в крайне грубых выражениях разносило за какую-то провинность её мучителя.

— Что же мне делать?

— Попробуйте увидеть во враге ребёнка, — мягко предложил священник, — только во взрослом теле, который страдает от отсутствия любви. Посочувствуйте ему, только искренне. И посмотрите, что за этим последует.

Вэй призналась, что в последние дни она часто бывает близка к отчаянию.

Мудрые и добрые глаза священника будто видели её насквозь:

— Я вижу, дочь моя, вера ослабла в тебе. А что мы без неё?! Человек вообще слаб, к тому же ты женщина. Попробуй во всём положиться на Бога, воспринимай посланные им испытания, как благо, необходимое для развития души — тихим невыразительным голосом бубнил священник, но форма подачи уже не имела значения, речь пастора воспринималась как проявление чудесно возникших между ними доверительных отношений. И то, что он по-отечески обращался к ней на «ты» окончательно сняло барьеры. Всё, что говорил пастор, находило отклик в её сердце. И всё же Скарлетт воскликнула:

— Но мне грозит суд и возможно суровый приговор! Я вижу, как ведущий моё дело чиновник, на каждом шагу расставляет мне ловушки, чтобы добиться нужных показаний. Мне не хватает опыта и знаний противостоять ему!

Священник покачал головой и мягко возразил:

— Всё что тебе нужно, это Вера… Да и что есть наше бренное тело по сравнению с надеждой на спасение души, дочь моя? Люди же, которых мы считаем злыми и несправедливыми, таковыми в действительности могут не являться. Бог посылает нам учителей, когда мы нуждаемся в них. А мы в своей слепой гордыне заявляем, что лучше Творца знаем, что есть для нас благо, а что зло.

— Вы призываете меня не бороться за собственную жизнь, святой отец?!

— Я призываю тебя положиться на Господа нашего, дочь моя. А у Бога нет других рук кроме человеческих. Иногда лучше не противиться тому, что предначертано нам свыше, покаяться и довериться любящему нас отцу небесному. Христос же заповедовал нам любить даже тех, кто мучает нас. А я буду молиться, чтобы тебе открылось истинное лицо человека, о котором ты говоришь. И чтобы зло по отношению к тебе покинуло его сердце.

Скарлетт вспомнилось лицо следователя. Нет, он насквозь злой, и очень опасен. Она сразу всё поняла про него. На первом же допросе бросилось в глаза выражение жёсткости и даже жестокости, которое почти всегда сохраняла нижняя половина его лица — тонкий рот, крылья носа. Глаза следователя бывали светлые и даже умели быть приветливыми — но вот эта складка у губ, опущенные их концы, неумение изобразить пусть даже формальную улыбку выдавали в нём холодного расчётливого палача, который её уже приговорил. Она сразу стала испытывать к нему инстинктивную неприязнь, а потом по мере того как следователь открывал ей свои подлые методы, стала отвечать холодным призрением. Нет, с таким человеком опасно даже на секунду утратить бдительность!

Вэй мягко перевела разговор на другую тему:

— Вы знали бедняжку Клэр?

Священник тяжело вздохнул:

— Да, я навещал её в этих стенах, а когда она умерла, отпевал в своей церкви. Она была добрая душа. И доверяла мне. Мы подолгу разговаривали. Помню, я спросил, не она ли причина исчезновения головы несчастного дворецкого вскоре после того, как его бренные останки были обнаружены растерзанными рядом с «Замком». И она призналась, что похоронила её в заветном месте, где лежат её лесные друзья. Ведь старый Роберт был её дедушка. Я пожурил её за то, что она поступила не по-христиански, но в ней было столько искренности и боли, что я отпустил ей этот грех. Ведь она не держала зла на отца. Хотя у несчастной девушки было тяжелое детство.