Антон - Проклятие Дома Ланарков

Им, членам небольшой волчьей стаи не нужно было слов, чтобы понять друг друга. Ощущая родство с этими тремя животными, Ричард уже знал, что они решили. Друзья оставили его, чтобы сбить охотников с толку и увести погоню за собой подальше от обессиленного раной вожака. Дьявольски-хитрая Атилла, убелённый мудростью Шах, рисковый до удальства Бур — они сумеют запутать преследователей обманными цепочками следов, а в нужный момент превратятся в призраков, которые не оставляют следов…

…«Людям нельзя доверять! Во всяком случае подавляющему большинству из них — Ричард пристально глядел на пламя костра, и картины из прошлого быстро сменяя друг друга проносились перед его мысленным взором. По большей части это были воспоминания о боли и унижениях. — Люди часто убивают и мучают не ради пропитания, а из удовольствия. Волки никогда.

Двуногие часто бросают своих собратьев на произвол судьбы, волки на такую подлость не способны. Несколько дней, пока он был фактически беспомощен, друзья кормили его. Волки умеют регулировать секрецию своего желудка. Если нужно доставить на большое расстояние мясо убитого оленя или кабана, оно не переваривается в их желудках. Вернувшись с охоты, кто-нибудь из троицы подходил к Ричарду, выразительно заглядывал в глаза и отрыгивал ему пищу. Так продолжалось, пока Ричарду не стало лучше.

Молодой человек поднял благодарные глаза. Напротив дремлет седой Шах, у него давно стёрлись клыки и ослабло зрение, но зато он самый мудрый. Даже сквозь дремоту старик бдительно прислушивается к окружающему лесу, это видно по его двигающимся ушам. Шах всегда чувствует ответственность за стаю и пользуется безусловным уважением. Сколько Ричард себя помнил, Шах всегда был рядом.

Справа в полуметре грациозно устроилась красавица Аттила, в её загадочных глазах пляшут языки пламени. Она сильна и независима, и нередко поступает так, как считает нужным.

Любимец Бур положил голову ему на колени и ворчит во сне. Естественно ему снова сниться охота или славная драка…

Не хватает лишь Тита… Он был самым младшим в их стае. Волчонком Тит рос очень болезненным и Ричарду приходилось кормить его из соски. Но со временем Тит вырос в сильного и смелого волка. Ему было присуще удивительное благородство, оно то его и погубило. При воспоминании об отсутствующем собрате кулаки Ричарда сами собой сжались от ярости, а глаза наполнились жаркими слезами.

Тяжело вздохнув, молодой человек взглянул на заходящее солнце. Именно в такой вечер он появился в этих места. Впрочем, этому предшествовала одна роковая встреча…

Самый крупный цирк Парижа гудел словно переполненный улей. Его хозяева привыкли к аншлагам, но чтобы такое! Впервые за долгие годы зал, рассчитанный на 7000 мест, не мог вместить всех желающих! Ложи и партер были полностью забронированы ещё за месяц вперёд. Ажиотаж был такой, что не успевшие вовремя купить билеты втридорога переплачивали спекулянтам за возможность хотя бы стоя смотреть представление с галёрки.

А всё потому, что парижанам обещали показать действительно нечто совершенно необычное. Ни один заезжий гастролёр не смог бы так заинтересовать, заинтриговать избалованных зрелищами парижан. Но шанс увидеть живьём настоящего человека-волка заставил даже самых упёртых скептиков и лентяев озаботиться проблемой лишнего билетика. Тем более что расклеенные по всему городу афиши, зазывая публику на представление, гарантировали, что в конце шоу монстр живьем сожрёт человека у всех на глазах! Масла в огонь подлили газеты, на страницах которых разразилась ожесточённая полемика между теми, кто по разным причинам требовал запретить жестокое и опасное шоу, и теми, кто отстаивал право на свободу зрелищ. Не удивительно, что в назначенный день жаждущий пощекотать себе нервы народ валом повалил в цирк.

И вот представление началось. Первая часть программы до антракта была отдана привычным номерам: на арену выходили дрессировщики со слонами и прирученными к тумбам львами, проносились по кругу лихие наездники, крутили смертельные сальто под куполом акробаты, надрывались клоуны. И каждый раз публика вежливо аплодировала, при этом градус нетерпения всё возрастал. На перерыв все уходи в предвкушении.

Поэтому едва прозвучал второй звонок, приглашающий зрителей обратно на трибуны, а в зале уже яблоку негде упасть.

В перекрещенных лучах прожекторов появляется статный инспектор манежа в парадном красном фраке, расшитом на груди золотыми шнурами, с белой розой в петлице и в белоснежной жилетке. Важный как генерал, похожий благодаря испанской бородке «эспаньолке» и торчащим в стороны напомаженным усищам на Наполеона третьего он лихо щёлкает каблуками и с игривым пафосом объявляет:

— А теперь, уважаемая публика, вас ожидает леденящее кровь зрелище! Поэтому маленьких детей лучше увести! Слабонервным и особо впечатлительным тоже лучше удалиться…

Остающимся же советую приготовить успокоительные таблетки, у кого они есть. Кавалерам лучше заранее взять сумочки у своих дам и извлечь из них флакончики с нюхательной солью, чтобы быть наготове, когда нежные создания попадают в обморок… Что поделаешь, эксцессы неизбежны. Ибо вас ожидает настоящий кошмар!

Распорядитель выдерживает короткую паузу и продолжает «трагическим» голосом:

— А теперь мне нужна добровольная жертва! Да, да! К сожалению, без неё ничего состояться не может.

В огромном цирке наступает гробовая тишина. Естественно никто не желает отдавать себя на растерзание. А распорядитель торопит:

— Вам не услыхать шагов, они бесшумны, как поступь прирождённых убийц. Но можете поверить они уже близко.

Шпрехшталмейстер грустно разводит руками:

— Увы, если доброволец не объявиться, мне придется завершить представление. Естественно вам вернут деньги обратно в кассах нашего цирка, ибо мы дорожим своей репутацией.

Ведущий прохаживаясь вдоль бортика арены, ещё несколько раз вызывает «смертника». Наконец к радости и облегчению большинства из задних рядов раздаётся звонкий крик: «Я согласна!».

Оркестр радостно гремит туш. Под марш и аплодисменты маленькая хрупкая брюнетка спускается по проходу к арене. Импозантный шпрехшталмейстер целует отважной барышне руку и выводит в центр круга. Оказавшись в свете софитов на виду у тысяч глаз, юная особа смущённо делает реверанс и срывает новые бурные аплодисменты. Она явно из бедных кварталов, похоже, работает в магазине или служанкой, ибо одета скромно, но аккуратно. И оттого мгновенно завоёвывает любовь простонародной галёрки и сдержанное сочувствие буржуазных лож.