Владимир Апаликов - И Аз воздам

Шаховская вскрикнула тоненько. Мальчишка подбежал к поверженной старухе, с наслаждением пнул её в бок несколько раз, подобрал выпавший нож.

— Ну, тётенька, даёшь! Ты её, кажись, до смертыньки уделала, — обернул он восхищённое лицо, добавил деловито. — Надо валить, пока легавые не подгребли.

— Погоди ты! — Мария подбежала к упавшей, склонилась над ней. — Не рассчитала я. Надо же ей помочь как-то.

— Да ты что — тоже психическая? Чего там помогать — хана ей гадине! Валим, говорю, пока не замели.

— Знаешь, Машенька, тут я с ним согласна, — Шаховская постепенно приходила в себя. — Нам надо сейчас же, сейчас же…

— Валить, — подсказал мальчишка.

— Хоть бы и так, — согласилась тётушка. — Только скорее, скорее!

— Ага, шементом! — приказал маленький оборванец, хватая Марию за руку. — Потопали шибче, я знаю тут тропку, по ней ни одна собака не засекёт.

Они свернули на вьющуюся меж густого сухостоя дорожку, которая вывела их к пролому в стене кладбища. Дорога и тротуар за ней были пустынны. Мальчишка, так и не отпустив руку Марии, тянул её вперёд, она послушно следовала за ним, пока полностью не пришла в себя.

— Погодите, стойте! — к ней вернулись решительность и способность соображать. — Да стойте же! Тебя перевязать надо, вон кровь до сих пор идёт.

— Перестанет, — мальчишка равнодушно глянул на свою руку.

— Пока перестанет, ты жить перестанешь, — парировала Мария. — Помоги, мама Саша.

Вдвоём они кое-как оказали первую помощь раненому — разорвали лохмотья, носовым платком туго перетянули предплечье. Трудилась в основном Мария, тётушка больше охала и сокрушалась о неслыханном падении нравов. Мальчишка стоически перенёс лечение, лишь иногда постанывал сквозь сцепленные зубы.

— Ну как ты? Не очень больно было? — спросила Мария

— Да х. ли нам сделается, кучерявым?! — залихватски ответил пострадавший. Ещё добавил такое, что заставило женщин нахмуриться.

— Это где же ты такому научился? — осуждающе спросила Шаховская.

— В воскресной школе, — ответствовал мальчишка, независимо сплёвывая на тротуар. — Как раз вчера проходили.

— А старуха, наверное, твоя учительница в этой школе? — предположила Мария.

— Точно! — согласился оборванец. — Слова плохо выучил, она и озверела, сука бешеная.

— И куда мы его такого? — Шаховская жалостливо смотрела на мальчишку.

— Не оставлять же его на улице, — сказала Мария, — раненого, да ещё и наверняка голодного.

— В мусарню не пойду, — быстро откликнулся беспризорник, достал нож, закружил его перед собой. — Не заставите!

— Уж больно ты грозен, как я погляжу! — процитировала Мария. — Тебя зовут-то как?

— Оса я, — с достоинством ответил оборвыш.

— Это, положим, не имя, а кличка, — сказала Мария. — Кусаешься, наверное, больно?

— Да уж полезешь — не зарадуешься.

— А всё-таки, зовут-то тебя как?

— Ну, Саша, — помявшись, признался мальчишка. — Саша меня зовут.

— Вы только подумайте! — живо откликнулась тётушка. — Он ещё и мой тёзка. Очень приятно. Ну, давай знакомиться. Я, как ты уже, наверное, понял, Александра Александровна или, если желаешь, тётя Саша. А твою спасительницу зовут Марией Дмитриевной, тётей Машей. Запомнил или повторить?

— Не дурней вас, — гордо сказал оборвыш. — Саша, Маша — чего тут непонятного? А в мусарню один хрен не пойду.

— Успокойся, никто тебя в милицию тащить не собирается. А словечки свои забудь. Выкинь к чёртовой матери! Всё — договариваемся: ни ты, ни я больше не бранимся. Идёт?

— Идёт, — после паузы вымолвил мальчишка.

— Ну и хорошо. И нож отдай. Или тебе тоже врезать?

Мальчишка засмеялся.

Вася-Мясо засмеялся. Громко, радостно. У него даже слёзы выступили на глазах. Это было настолько не похоже на него, что Глафира испугалась. А Вася прямо зашёлся, только пальцем на неё показывал, тряс им, будто услышал что-то очень и очень смешное.

Смеялся он один. Его соратники Лошак и Крючок, стоявшие у конторки, сохранили угрюмость на жёстких лицах, смотрели пристально на Глафиру. Она остро почувствовала, что её убьют прямо сейчас. И хорошо, если просто убьют. Эта троица славилась тем, что мучила свои жертвы страшно. Не потому, что хотела что-то вызнать — просто себе в удовольствие.

— И чего уж я тебе такого смешного-то сказала? — Глафира постаралась не показать пронзившего её испуга, но дрогнувший голос выдал.

— Да уж больно вовремя твоя краля заграничная умотала, — сказал, ещё посмеиваясь, Вася. — Как будто знала, что мы за ней придём. И тётку забрала. Мне привет не просила передать? — и заорал вдруг прямо в лицо женщине. — Ты кого лечишь, падла? Кому арапа гонишь? Я ж тебя насквозь вижу. Говори всё, как на духу, шкура!

— Она из каких-то больших начальников оказалась, — Глафира заспешила, зачастила, спотыкаясь на словах, — нас предупредили, чтобы ей никто ничего дурного не сделал. А то мы же и ответим. Головой, сказали, ответим.

— Так а мне-то что с того? — бандит смотрел прямо в глаза женщине, душу выматывал. — Вы ответите, а мне какая печаль? Ребята мои вон уже нацелились, подготовились. Раз начальники большие, значит, и барахла много. А ты теперь нам облом на хвосте принесла. Это как?

— Мы ж не просто так, мы отступного готовы заплатить, мы же понимаем, — заискивающе сказала Глафира, начисто забыв наставления мужа, выпалила. — Мы тыщу рублей дадим!

— Да ты что?! — дурашливо ахнул Вася. — Тыщу! Цельную? Ну, заживём теперь втроём на тыщу-то. Заживём, братва?

Те молчали, глядели всё так же угрюмо.

— А сколько же надо? — Глафира готова была обещать, что угодно, сделать, что скажут. Лишь бы поскорее покинуть эту жаркую комнату, в которой явственно чувствовался запах убийства. — Ты только скажи — мы заплатим.

— Значит так, — сказал Вася, — слушай меня внимательно. Заплатите нам по пятёрке на каждого. По пять косых, поняла? По пять тысяч! И тогда живите себе. У твоего кабана деньги водятся, я знаю. Пусть платит за фуфло, что нам втюхал, что зряшно побеспокоил занятых людей. Так я говорю, братва?

И снова молчание в ответ.

— Я передам, я передам, — Глафира суетливо заматывала платок, застёгивала полушубок, — мы заплатим, не сомневайся.

Вылетела в дверь, бегом кинулась от лавки, оскальзываясь на мокром асфальте.

Двое молчунов выжидающе смотрели на Васю-Мясо.

— Я что — вольтанутый, что ли, такой надой упускать? — ответил тот на молчаливый вопрос. — Вечерок упадёт, и войдём на квартиру.

Войдя в квартиру, Мария сразу глянула в сторону ванной — замка на двери не было. Это её успокоило — значит, Сашу можно мыть без лишних конфликтов. А мыть его следовало обязательно — в нынешнем виде вести такого в жилище нельзя было категорически.