Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

— Она убийца, — сухо произнес Морской. — И обманщица. К тому же она пыталась свести вас с ума, и кто знает, какие козни собиралась строить против вас в будущем…

— Убийство по неосторожности, нервы, возраст, — быстро заговорила Ирина, дрожа, и Морской подумал, что если бы его руки не были заняты Галочкой, то он непременно обнял бы бывшую жену, чтобы успокоить. — Но вы отчасти правы, — продолжила Ирина. — Клара еще тот подарочек! Нарочно дергала меня за самые болезненные нити… Если бы не вы, — теперь она обращалась к Галочке, — я так и не узнала бы правды. Вы так отважно кинулись меня предупредить. Бросились одна! Буквально в преступное логово! Вы очень благородный человек!

— Ой, перестаньте, — смущенная Галина отшатнулась от Морского и забормотала что-то про пистолет, пули и Иринину храбрость. Женщины посмотрели друг на друга и вдруг… обнялись. Причем Ирина исхитрилась повернуться так, чтобы поднять глаза на Морского.

— Я оставляю вас в надежных и заботливых руках, — серьезно сказала она. — И это единственное, что заставило меня смириться с необходимостью снова вас оставить.

Морской вздохнул и быстро переключился:

— Вы не забыли выяснить, где она прячет ваш дневник?

— Какой вы бессердечный! — Ирина возмущенно вскинула брови. Галочка, освободившись от объятий, тоже кинула на мужа полный недоумения и осуждения взгляд.

— Нет, не забыла, — Ирина все ж ответила. — И знаете, что Клара мне сказала? — Гордо откинув голову назад и прикрыв глаза, Ирина начала на чешском, но тут же все перевела: — Дурашка! От дневника остался лишь ничего не значащий первый листок. Я, разумеется, не могла допустить, чтобы компрометирующие тебя записи попали кому-нибудь в руки. Я уничтожила дневник, едва его прочтя. Уверена, мой брат хотел бы, чтобы я так поступила.

Морскому не спалось. Рой мыслей в голове метался с той досадной скоростью, когда поймать одну конкретную никак не выходит, но и совсем не думать невозможно.

«Все позади. Ирина уехала. Хорошо, что зная правду, плохо — что правда эта так жестока и глупа… Я даже не сказал напутственного слова. И правильно, и так ведь все понятно. По крайней мере мне… Она, наверное, еще вернется хлопотать о Кларе. Лучше б не возвращалась!»

Морской вспомнил, как, заявившись поздно вечером домой, они с Галиной в красках описали все случившееся пани Ильиничне, и та (мудрая теща — залог семейной благодати!) скептически в ответ на сожаления Гали о Клариной судьбе отметила, мол, преступница ничем себе не помогла: уничтоженный дневник прежде всего компрометировал саму Бржихачек, рассказывая о ее симпатиях к жене врага народа в Изюме. А вспыхнувшая якобы из-за голубоглазого малыша жалость к сотруднице гостиницы могла быть просто запоздалым проявлением разума, ведь, потянув за эту ниточку и ничего не добившись от горничной, следователи преисполнились бы новых подозрений. К тому же — хотела того Клара или нет — бедная работница «Интуриста» все же пострадала, вместо похорон матери оказавшись в допросной.

— Так что мое мнение, — после этих доводов теща вопросительно глянула на Морского и, заручившись поддержкой, строго сказала дочери: — Нам всю эту историю надо забыть и ни о каких Кларах больше не волноваться. А то я знаю тебя, мать, решишь еще пытаться менять показания, смягчать ее участь, еще, поди, ей передачки в тюрьму понесешь!

— Не надо преувеличений! — отмахнулась Галочка в ответ. — Я всей этой казенной системы боюсь как огня, и, если вдруг придется нести передачку, наверное, грохнусь в обморок еще на этапе занимания очереди.

Припоминая этот ответ, Морской запоздало рассмеялся. Выходит, Галочка даже после своего отважного появления в «Интуристе» по-прежнему считает себя трусихой.

Он посмотрел на тихо сопящую рядом жену со странной смесью нежности и зависти. Лицо Галины было безмятежно. Она находилась еще в том дивном возрасте, когда легко засыпаешь даже после самого напряженного, полного тревог дня и утром просыпаешься почти что исцеленным.

«Милое настрадавшееся дитя и в то же время самая стойкая и прекрасная из женщин. Хоть в чем-то мне везет», — подумал Морской, бесшумно выскальзывая из-под одеяла.

Помимо прочего, его безмерно тяготил тот факт, что не вышло по-человечески попрощаться с Ларочкой. Вечером дочь, конечно, Морского не дождалась, а на вокзале завтра наверняка будет толпа народу, и толком ничего сказать не выйдет. И есть ли, собственно, что говорить?

Морской припомнил все их последние беседы, все разногласия, которые, по сути, были признаком взаимной заботы, все шуточки и легкие подколки… Тут он кое-что придумал и, хитро сощурившись, перенес печатную машинку на кухню. Ночь, как и подобает в подобные минуты, была лунной, глубокой и полной дразнящего пафоса.

Через четверть часа в дверь резко и уверенно позвонили. Почему-то Морской сразу понял, кто пришел, и почувствовал, как все внутри переворачивается. Какие-то мгновения он малодушно думал не открывать. Потом резко встал, стараясь не терять достоинства, криво улыбнулся своему отражению в стекле окна и, гордо откинув голову назад, уверенно пошел навстречу судьбе.

Обыск длился так долго, что Галочке периодически происходящее казалось нереальным дурным сном. Незваные гости переворачивали комнату вверх дном, ломали шкафы в поисках тайников, сбрасывая бумаги в сорванные с подушек наволочки. Двое понятых — явно привыкший к подобным мероприятиям дворник и перепуганная, набросившая плащ поверх ночной сорочки соседка по лестничной площадке — стояли по разные стороны балконной двери, словно часовые. Галочка все же пыталась оставаться человеком — предлагала соседке сесть, указывая то на кресло, то на табуретку. Но представители МГБ с осуждающим «не мешайте работать, гражданочка!» настойчиво рекомендовали Гале выйти из комнаты.

Едва зайдя, проверив документы и обыскав присутствующих — так тщательно, будто всерьез думали, что пришли к вооруженным бандитам и опасались сопротивления, — гэбисты потеряли к Гале всякий интерес, в то время как она, напротив, хоть как-то пыталась выяснить, что происходит.

Разбушевавшаяся было сначала Галочкина мама уже совсем успокоилась, но Морской, явно чтобы поберечь нервы жены и избавить ее от созерцания процесса обыска, несколько раз просил: — Дорогая, позаботься о пани Ильиничне, посиди с ней.

В самом начале визита МГБ Галочкина мама действительно всех напугала: она первой оказалась у двери в ответ на звонок и, резко распахнув дверь, сообщила: