Ирина Потанина - Смерть у стеклянной струи

— Я готова!

Полностью собранная, решительная, с туго перевязанным веревками дорожным чемоданом и очень бледным лицом она, узнав, что арестовывать пришли Морского, долго еще кричала, что это ошибка.

— Я знаю, что вы за мной! — кричала она наполнявшим прихожую людям. — Я вас ждала! Да, ложный вызов пожарной, скорой и горгаза наказуем — я полностью осознавала это, когда звонила. Но у меня есть что сказать в свое оправдание. Отягощающие обстоятельства — я соврала, сказав, что иностранная шпионка именно в данный момент поджигает гостиницу, пускает газ и крадет государственные тайны. Но есть и смягчающие — я знала, что моя дочь и ее… хм… подруга в опасности. Надеюсь, следователи примут во внимание…

Ее не слушали, она металась в возмущении, кричала, что все анонимные звонки совершала она, что Морского в тот момент вообще не было дома. Потом, осознав, наконец, что с телефонными звонками задержание никак не связано, она вдруг сползла по стене и начала жалобно всхлипывать. Галочке позволили налить для матери воды и плотно закрыли дверь кухни, где держали Морского, ссылаясь на оформление каких-то документов. И сколько Галя ни пыталась с тех пор пробиться к мужу, Владимир ей все время напоминал о необходимости позаботиться о маме, а парень, оформлявший документы, болезненно кривился и просил не беспокоить.

— Тут всё! — раздалось из комнат наконец. Гале позволили войти, добавив дикое: — Комната будет опечатана. Вот адрес, по которому писать заявление о совместной жилплощади и просьбу разрешить дальнейшее проживание в одиночестве. А пока можете взять лишь предметы первой необходимости. И соберите мужа, ему пора!

— Я не разбит, чтобы меня собирать! — нарочито бодро прокричал Морской, услышавший эти слова, и тоже вошел в комнату. — Я сам.

— Как знаете. Но только побыстрее. Нам еще в четыре места сегодня ехать.

Общались «гости» сдержанно, но в целом вежливо, и Галочка, как ни печалили ее следы грязных сапог на любимых сброшенных на пол книгах, сочла это добрым знаком. Быть может, все не очень-то серьезно и после объяснительной беседы Владимира отпустят? Тем более, что сам он держался очень уверенно и даже весело.

— Мне тут такую историю рассказали! — игнорируя присутствие одного из гэбистов, оставленного наблюдать, как задержанный переодевается, произнес вдруг Морской: — Горленко — Д’Артаньян чертов — загремел из-за меня на 15 суток за хулиганство. Представляешь? Он по делам в управу заходил, как раз когда ребята, — он кивнул на присутствующего, — за мной выезжали. Увидел бумаги, понял, за кем едут, и поднял шум. Сначала на Петрова бросился. Кричал при этом, ты заметь: «Вы, обещали, что если он хорошо себя проявит, то будет доверие! Что ж это выходит? Я ручаюсь! Иностранцы уехали, и вы сразу!..» Ты понимаешь? — Галочка кивнула, и он продолжил: — Но товарищ Петров, как оказалось, ничего не может сделать. Не от него приказ и по другому совсем делу.

— А по какому? — не выдержала Галя.

Морской не отвечал, придирчиво разглядывая свое отражение в зеркале. Галя отметила, что муж выбрал лучший галстук и пиджак, который насмешливо именовал «парадно-выходно-ненужным» и не доставал из шкафа со времен работы в редакции.

— Нечего удивляться, — перехватив ее взгляд, сказал Владимир. — Считаю, что мне предстоит ответственный разговор, а значит, нужно позаботиться о должном впечатлении.

— Что значит «по другому делу»? — настаивала Галя. — По какому?

Морской пожал плечами, а присутствующий гэбист, решив, что спрашивают его, включился в разговор:

— Это товарищу Морскому на месте объяснят. Я пока человек маленький. Чего не знаю, того не знаю. А за товарища Горленко вы не беспокойтесь. Он вес у нас имеет. Вот я вам в том живое доказательство. Он мне хорошую характеристику дал — век не забуду, — и я теперь на новом месте службы. Меня в область хотели перевести, но товарищ Горленко поговорил, меня взяли в последнее дело, и там я так отличился, что, вот, остался в Харькове.

— Егоров — бывший водитель из Колиного отделения, — пояснил Морской. — Он мне про арест Горленко и рассказал.

— «Арест» — это громко сказано, — продолжил Егоров. — Простое задержание. Ну, может, выговор еще будет. Самое большее. Товарищ Горленко — хороший следователь, такие всегда нужны, его быстро отпустят. — Тут рассказчик, все припомнив, усмехнулся: — Но он, конечно, разнервничался. Дверь в приемной начальства вышиб. А что ее вышибать-то? В кабинете не было никого… Но вы за него не волнуйтесь.

— Мы не волнуемся, — твердо сказала Галя, переглянувшись с Морским. — Коля порядочный и… — Тут она попробовала на вкус забытое, никем из соотечественников давно не произносимое, брошенное вчера Ириной слово: —…и благородный…

— Да, — перебил ее Морской. — Горленко наш советский человек, ему скрывать нечего. Как и мне.

Тут в комнату вошел напарник Егорова с ворохом бумаг.

— Еще нашли на кухне, — сказал он, швыряя пачку в наволочку.

Сверху Морской заметил лист с печатным шрифтом и быстро выхватил его.

— Это личное, — сказал он, и Галя не удержалась от нервного смешка. Владимир говорил так, будто все другое — письма, черновики, фотокарточки, содержимое книжных полок и карманов одежды — было общественным. Морской с просительной интонацией продолжил: — Просто четверостишие. Письмо к дочери. Она уезжает…

Егоров забрал бумагу, буркнув осуждающее: «Не положено!», а Галочка насторожилась. Морской, внимательно глядя в глаза жене, произнес нараспев:

Поскорей приезжай!

Стонут струны гитары,

И как будто я слышу мурчанье кота.

Для чего только есть на земле Сыктывкары

И какая-то в той стороне Воркута [23] На самом деле эти стихи при аналогичных обстоятельствах (дочь вынуждена уезжать жить в далекую Воркуту) были написаны не прадедом, а дедом автора романа — Русланом Васильевичем Потаниным. .

— Запомнила? — спросил он у жены уже с нормальной интонацией.

Галочка кивнула, сигнализируя, что память у нее по-прежнему в порядке, стихи на слух, как и всегда, запоминаются с первого раза, и Ларочке она всю эту псевдолирику обязательно передаст.

— Представляю, как она посмеется, вспомнив о моем скептическом отношении к стихосложению. Передай ей, пожалуйста, что я раскаялся, — удовлетворенно кивнул Морской.

— Давайте быстрее, — вмешался Егоров. — Не до поэзии!

И Галя поняла, что сейчас Морского уведут.

— Можно, я с ним поеду??? — теряя самообладание, взмолилась она. — Подождите! Что вы посоветуете взять с собой? Он не готов совсем! Дайте еще минутку.

От накатившего отчаяния голос Галины превратился в глухой, какой-то еле слышный хрип. Но на нее все равно никто не обращал внимание. Только Морской, на миг обернувшись перед дверью, сжав оба кулака перед грудью, словно говоря: «Держись, мы еще поборемся!», послал ей на прощанье подбадривающий взгляд.