Никлас Натт-о-Даг - 1795

Клара пожала плечами и прошла в соседнюю комнату, спальню. Элиас осторожно, упираясь кончиками пальцев ног и локтями, переполз к соседнему мансардному окну. Девушка села за столик с необходимыми для ее профессии принадлежностями: пудреница, шпатели, штук пять кисточек и щеточек, крошечная ложечка для серных пробок в ушах, терка для языка. Лицо покраснело, стало некрасивым, на глазах появились слезы. Взяла пинцет, выдернула непокорный волос из брови, глубоко вздохнула, опустила голову и задумалась. Потом встряхнулась и начала рассматривать себя в зеркало — поворачивала голову так и эдак, несколько раз изобразила губами разнообразные улыбки. Провела пальцем по шее, под глазами и беспокойно нахмурилась.

Элиас замер, боясь нарушить очарование момента. Так редко удавалось побыть с ней вдвоем — только она и он. Больше никого.

Волшебство продолжалось недолго — из салона послышались голоса. Клара вздрогнула, очнулась и начала быстро пудриться.

Мальчик ужом проскользнул к окну в салон.

— Значит, господин Балтазар? Так и запишем?

— Почему бы нет.

Совсем молодой парень. Стесняется, крутит шляпу в руках.

— Я… понимаете ли… вообще-то… не посещаю такие места. Но вот уже второе оглашение, я уже, можно сказать, жених. И друзья посоветовали мне сначала попробовать… э-э-э… набраться опыта в искусстве Фрейи.

— То есть, если я вас правильно поняла, вы боитесь разочаровать вашу невесту?

— Вот именно! Именно так!

— Разумно. Я бы даже сказала, более чем разумно. У вас хорошие друзья, они дали очень дельный совет. Присядьте, пожалуйста. Ваша невеста сделала прекрасный выбор, она будет счастлива с вами. И не только в постели. — Она доверительно положила руку ему на запястье. — Сейчас я позвоню, и придет замечательная девушка. Мамзель Клара. Если она вам понравится, достаточно кивнуть, и я оставлю вас наедине. Вы хотели спросить что-то еще?

Юноша нервно помотал головой:

— Не… — Звучно проглотил слюну и повторил: — Нет, не хотел.

— Вот и прекрасно.

Подстилка дернула за шнурок колокольчика. Тихий мелодичный звон — и почти мгновенно появилась Клара. Элиас, как всегда, поразился произошедшим в ней переменам. Она улыбнулась гостю — скромно, даже застенчиво. Застенчивость особого рода, она будто стеснялась своего желания узнать его поближе. Желающий обучиться любовному искусству будущий муж уставился на нее чуть ли не с восхищением и смотрел довольно долго, пока не вспомнил про условие и кивнул. Потом кивнул опять, еще выразительнее, будто подтвердил — все замечательно, она мне понравилась.

Хозяйка неслышно исчезла.

Он словно глина в ее руках. Как бычок — покорно идет на привязи и не задумывается, куда его ведут — на пастбище или на бойню. Элиас уже не раз видел подобную сцену. Клара говорит с ним просто и в то же время двусмысленно, волнует и успокаивает, плетет призрачную сеть естественности и непринужденности. Ласково укладывает на канапе, словно играя, спускает панталоны и шепчет какие-то глупости — помогает унять волнение и стеснительность. Ложится спиной к гостю. Он судорожно вздыхает и зажмуривается. Клара выливает на ладонь несколько капель масла, смазывает его напрягшийся орган, вставляет меж бедер и начинает осторожно двигаться вперед и назад. Юноша настолько взволнован, что не замечает или не понимает обмана, стонет все громче и громче на пути к сладкой имитации смерти.

Хватит. Элиас отползает к краю крыши и зажимает уши. Он не хочет это слышать.

Когда отнимает ладони, все уже позади.

Он подползает к краю крыши и ждет.

Гость уходит первым. А через четверть часа появляются Клара и служанка. Она уже переоделась — сняла принадлежащее дому розовое платье. Теперь на ней простенькая хлопковая юбка. Голубая лента исчезла, вместо нее обычный, завязанный под подбородком чепец. Женщины садятся на крыльцо и достают старые глиняные трубки. Служанка приподняла мешок на голове, отвернулась, чтобы избавить Клару от созерцания поцелуев дьявола, и раскурила трубку. Элиас увидел ее лицо и вздрогнул — не в первый раз. Он уже знает: не зря болезнь так называют, сразу представляются жуткие картины: сам сатана заключает жертву в объятия, с мокрых губ его и раздвоенного языка сочатся яд и слизь, и где ни коснется он — гниющие раны, язвы, проваленные носы. Он должен торопиться, иначе та же судьба постигнет и его мать. Смотри на Клару — ее красота еще более поразительна в сравнении с чудовищным уродством служанки.

Клара глубоко вздохнула — будто специально, чтобы вызвать вопрос.

— И как он? — незамедлительно спросила служанка.

— Первый раз. В крайнем случае второй.

— Легкие денежки…

Клара глубоко затянулась и подняла голову. Элиас мгновенно спрятал голову за желобом, но она вряд ли разглядела его за густым облаком дыма. К тому же ему показалось, что глаза ее закрыты.

— Все равно устала… Эльза, скажи правду: я все еще красива?

— Клара, дорогая, ты сияешь, как солнце. Никого нет красивее тебя, и Подстилка это знает. Потому она тебя и прижимает.

Клара еще раз затянулась и долго смотрела, как тают в вечереющем небе причудливые орнаменты дыма.

— Сказала бы — как незаходящее солнце…

Вычистила трубку щепкой и стряхнула с коленей табачные крошки.

— Черт бы ее побрал со всеми потрохами. Было бы у меня что-то другое, дня бы тут не осталась. Что ж, Эльза… на сегодня все.

Она вышла за калитку. Как только Эльза скрылась в доме, Элиас соскользнул по трубе. Догнал Клару довольно быстро. Ничего удивительного — он прекрасно знает, куда идти. Шел за ней до подъезда дома, где она все еще живет со своими родителями, хотя младших сестер уже повыдавали замуж. Элиас знает: как только она переступит порог, начнется старая песня: «Где ты шляешься допоздна? А на слухи тебе наплевать? Позоришь и себя и родителей!»

Но как только она выкладывает на стол деньги, упреки прекращаются. За несколько шиллингов Клара покупает горький покой.

Элиас возвращается только под утро. Весна холодная и дождливая, зима никак не хочет сдаваться. Он знает пекарню, где подмастерья с утра настолько сонные и рассеянные, что мало что замечают. И окно оставляют приоткрытым — проветрить печной жар. Буханку сунул под куртку и зажмурил глаза от приятного, живого хлебного тепла. Воды набрал заранее на Большой площади у фонтана, а где еще? Чистая и холодная.

Конечно, Город между мостами кишит людьми, но он все равно предпочитает его другим островам Стокгольма. На улицах столько народу, что всем невозможно дать имена. Если знаешь как — легко оставаться незамеченным. Надо выбирать улицы, где есть на что посмотреть. Те, где зеваки, открыв рты, любуются на городские достопримечательности. Никто не обращает внимания на бредущего мальчишку. Идешь, как в толпе слепых.