Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Дверь все еще оставалась незапертой. Он взглянул на позорный столб, ожидаемо не вызвавший никаких позитивных воспоминаний об этом утре, и вдруг понял — хоть ни за что не признался бы в этом кому-нибудь, особенно Бидвеллу или судье, — что ему не хватает общества Рейчел. Почему это так? Он задал себе этот вопрос, стоя перед тюремной дверью.

Потому что она в нем нуждается. В этом все дело.

Он вошел внутрь. Там горел фонарь, и люк в крыше был открыт стараниями мистера Грина, что отчасти рассеивало мрак. Увидев, кто пришел, Рейчел поднялась со скамьи и откинула с головы капюшон. Подходя к решетке, она даже попыталась улыбнуться, насколько смогла, — хотя это слабое подобие улыбки вряд ли стоило затраченных на него усилий.

Мэтью приблизился к ее камере. Он не знал, что сказать, не знал, чем объяснить свой визит. И потому испытал облегчение, когда Рейчел заговорила первой.

— Я слышала свист и удары кнута. Как вы?

— Терпимо.

— Судя по звукам, это должно быть очень больно.

Внезапно он почувствовал смущение под ее взглядом. Он не знал, куда смотреть — в пол или в глаза Рейчел, блестевшие при свете фонаря, как две золотые монеты. Пусть ее улыбка была слабой, но глаза сохраняли удивительную силу, — казалось, они способны сквозь оболочку из плоти и костей заглянуть в самые глубины его души. Мэтью неуверенно переступил с ноги на ногу. Он догадывался, что именно могла узреть Рейчел в тех глубинах, ибо стремление быть нужным и полезным, которое всегда теплилось в его отношениях с мировым судьей, теперь пылало с яркостью и жаром большого костра. Должно быть, это оттого, что он видел ее наготу, подумалось Мэтью, — но не в момент ее физического обнажения, а в тот момент, когда она обнажила свою душу, через решетку потянувшись к его руке в поисках поддержки.

Он понимал, что остался ее единственной надеждой в этом мире. Все утешение и вся помощь, какие она сможет получить в эти последние дни своей жизни, будут исходить только от него. Разве может он просто выбросить ее из головы и из своей души? Вудворд также нуждался в помощи, но о нем хотя бы заботился доктор Шилдс. А эта женщина — красивая, трагическая женщина, стоящая перед ним, — могла рассчитывать лишь на него, и больше ни на кого в этом мире.

— Грин уже приносил вам завтрак? — спросил он.

— Я только что его доела.

— Не нужно свежей воды? Я могу принести.

— Нет, — сказала она, — воды у меня достаточно. Но все равно спасибо.

Мэтью окинул взглядом грязный закуток.

— Здесь надо бы подмести и настелить свежей соломы. Это ужасно, что вам приходится терпеть такие скотские условия.

— Пожалуй, сейчас уже поздновато для этого, — ответила она. — Могу я узнать, как идут дела у судьи?

— Он еще не вынес вердикт.

— Я понимаю, что не может быть другого вердикта, кроме «виновна», — сказала она. — Свидетельства против меня слишком сильны, особенно показания девочки. Я знаю также, что лишь навредила себе осквернением Библии, но в ту минуту я так разозлилась, что сама себя не помнила. Значит… Бидвелл скоро сможет потешиться сожжением ведьмы.

Ее лицо исказилось, как от боли, но подбородок был вызывающе вздернут.

— К тому времени я должна быть готова. Я обо всем позабочусь. И когда меня поведут на костер, я буду радоваться хотя бы тому, что моя душа, оставив землю, обретет покой на Небесах.

Мэтью начал было возражать в том смысле, что сдаваться еще рано, но умолк на полуслове.

— Я очень, очень устала, — тихо произнесла Рейчел и, прижав пальцы правой руки ко лбу, на несколько секунд закрыла глаза. — Когда придет время, я буду готова покинуть эту клетку… Я действительно любила своего мужа. Но я так долго была одинокой… что смерть станет для меня избавлением. — Она открыла глаза и опустила руку. — Вы придете посмотреть?

Мэтью понял, что она имела в виду.

— Нет, — сказал он.

— Меня похоронят рядом с мужем? Или в другом месте?

Не имело смысла говорить ей что-то, кроме правды.

— Скорее всего, за пределами города.

— Так я и думала. Но они меня не обезглавят? Я хочу сказать… после сожжения мое тело не будет еще и расчленено?

— Нет.

Он твердо решил не допустить, чтобы хоть одну фалангу ее пальца отсекли для последующего показа в таверне Ван Ганди за два пенса с носа. Конечно, после их с Вудвордом отъезда он не сможет обезопасить ее скелет от покушений каких-нибудь грабителей могил, но об этом сейчас не хотелось и думать.

По озабоченному выражению на лице Рейчел он понял, что ее посетила та же самая мысль, однако она не стала ее озвучивать. Вместо этого она сказала:

— Я сожалею лишь об одном: что настоящего убийцу Дэниела и преподобного Гроува так и не привлекут к суду. Разве это справедливо?

— Конечно нет.

— Впрочем, к тому времени мне уже будет все равно. — Она посмотрела на хмурое небо в проеме люка. — Я думала — я надеялась — дожить до глубокой старости и умереть в своей постели. Даже помыслить не могла, что моя жизнь закончится таким образом и что мне даже не позволят лечь в могилу рядом с моим мужем! И это еще одна несправедливость, не так ли?

Она глубоко вздохнула, наконец опустила глаза и сжала губы в твердую линию.

В следующую минуту дверь тюрьмы отворилась, и Рейчел, опознав входящего, тотчас сделала шаг назад от решетки.

— А-ха-ха! — Исход Иерусалим склонил голову набок, лукаво улыбаясь. — Что означает сия сцена?

Мэтью повернулся лицом к нему:

— Позвольте узнать, что вам здесь нужно?

— Что бы я ни делал, куда бы ни направлял свои стопы, сие надобно моему Господу, — заявил Иерусалим, облаченный в черный костюм и черную треуголку, и приблизился к Мэтью на расстояние вытянутой руки. — Готов поспорить, что ты пребываешь тут с далеко не столь праведной целью.

— Ваше присутствие здесь нежелательно, сэр.

— О, в этом я не сомневаюсь. Однако я пришел говорить с ведьмой, а не с ее петушком-кукарекой.

Мэтью ощутил прилив крови к щекам.

— Не думаю, что у мадам Ховарт есть что вам сказать.

— Глядишь, и найдется словечко, ибо без моего покровительства язык ее смолкнет навеки.

Засим проповедник обратился к Рейчел:

— Ведьма Ховарт, отмеренный тебе срок истекает. До меня дошла весть, что выбрано древо, из которого сделают столб для твоего костра. Дровосеки уже острят топоры. Лелею надежду, что ты сподобилась поразмыслить над предложением, сделанным в мой давешний визит.

— Каким предложением? Стать вашей походной шлюхой? — резко спросила Рейчел.

— Стать моей странствующей ученицей, — произнес он ровным голосом, с этакой оттяжкой, и Мэтью подумал, что в этой фразе, явно ставшей привычной для пастыря, лучше всего отражена его вторая натура. А быть может, и первая.