Александр Серый - Обрученные с дьяволом

Перед тем, как отправиться домой на обед, я отыскал у нас в кладовке кусок картона, вырезал прямоугольник и написал на нем фломастером слово "ремонт".

Встреча с Никодимычем возле знакомого подъезда Дворца состоялась ровно в семнадцать часов. Шеф вырядился в робу, в которой обычно колдовал в гараже под своей старенькой "Волгой". Масляные и просто грязные пятна, сплошь покрывавшие ткань, в сочетании со стойким запахом отработанного бензина наводили на грустные мысли о состоянии автомобиля. В руке лжесантехник сжимал потертый портфель, принадлежавший, по всей вероятности, еще его деду. Рядом с начальником я выглядел щеголем в своей выцветшей, но чистой стройотрядовской форме, пролежавшей на антресолях более полутора десятков лет — иной, приличествующей случаю одежды, в моем домашнем гардеробе на нашлось.

— Н-да… — Шеф скептически оглядел меня и зачем-то попросил повернуться тылом. — "ПЕРЕД," — прочитал он надпись на куртке. — Странно. Правильней было бы написать: "Зад".

— "ВПЕРЕД" — название отряда! Там просто буква стерлась, — исправил ошибку я.

— A-а… Почему швы трещат — понятно: раздобрел с возрастом, но вот руки… Не могли же они настолько вырасти!

Рукава и вправду доходили лишь до середины предплечий, что никак нельзя списать на усадку при стирке.

— Могли, — не согласился я. — Жизнь такая: не дотянешься до ее плодов ты — их сорвет другой. Изменение анатомии под влиянием внешней среды. Одним словом — эволюция!

— Хорошо, что не мимикрия, как у хамелеонов…

Нет, что ни говори, а раньше умели прививать детям любовь к знаниям. Вон сколько времени после школы прошло, а шеф помнит…

С печальными лицами работяг, отправленных начальством на сверхурочные, мы поднялись на четвертый этаж. Встречные граждане не обращали на нас внимания, занятые своими собственными заботами и мыслями. Дежурная на первом этаже куда-то отлучилась.

На четвертом этаже я повесил снаружи на дверь мужского туалета заготовленную вывеску и заперся изнутри, засунув найденную в углу швабру в скобу ручки. Никодимыч приник к замочной скважине, чтобы лично проверить обзор.

— Годится, — пробубнил он. — Лестницу до курительной площадки видно полностью.

— Жаль, что унитазов нет. Придется на полу сидеть, — посетовал я.

— Сомневаюсь. Десять минут на карачках и ноги затекут так, что впору только-только расходиться до следующей вахты. Давай, заступай! — Тем самым шеф установил продолжительность смен и очередность.

Первое дежурство полностью подтвердило правоту Никодимыча. На четвертой минуте я заерзал, ища менее обременительную позу, а к концу девятой уже позорно стоял на четвереньках. Смена караула была воспринята мною как дар судьбы…

На втором круге наблюдений появились первые музыканты и танцоры. Их было легко различить по возрасту и одежде. В танцевальном занимались молодые люди и девушки, а в оркестре — мужчины средних лет и старше. Послышались плавающие звуки настраиваемых домбр и балалаек.

Ингу заметил Никодимыч. Она прошла в числе последних за три минуты до шести. После Листовой мимо туалета проследовали лишь одна девушка и два мужичка.

— Люблю музыку, — произнес шеф, морщась и уступая мне скважину.

— Сейчас начнется, — обронил я, прилаживаясь правым глазом к дырке.

— Что?

Вместо меня ответил оркестр, жахнувший "Камаринскую"…

Следующие полтора часа мы вдоволь наслушались русских народных мелодий. Я не против фольклора, но, согласитесь, что наслаждаться одними и теми же произведениями по десять раз подряд способны исключительно оголтелые меломаны. Иногда возникали непродолжительные перерывы, и тогда до наших ушей доносились танго и фокстроты уже из танцевального класса, внося разнообразие в музыкальную программу.

Периодически "балалаечники" выходили покурить и потравить анекдоты, от которых я краснел. Танцоры тоже поднимались к урне, но реже и меньшим числом. Зато за ними наблюдение велось с удвоенным вниманием, так как вместе с юношами отравляли собственные легкие и симпатичные девушки в откровенных трико, радуя своими прелестями наши уставшие глаза. Устали не только глаза. И у меня, и у шефа ныли все члены. После часа слежки мы по обоюдному согласию урезали смены до пяти минут, однако нагрузка, вопреки надеждам, не падала, а, напротив, устойчиво прогрессировала.

В начале восьмого в коридоре зажгли свет. Через стекла в дверях он падал на площадку. Видимость улучшилась. Еще через полчаса оркестранты закончили репетицию и дружной гурьбой вывалились на лестницу. Стало потише. Магнитофон меньше действовал на нервы, хотя и его репертуар успел набить оскомину.

В четверть девятого при моей вахте зону обзора пересек какой-то парень и побежал вниз.

— Саша отчалил, — вспомнил я партнера Инги, который, по словам девушки, в пятницу уходил с занятий раньше, дабы успеть на представление в ночном ресторане.

— Будь внимательнее, — предупредил шеф, занимаясь за моей спиной легкой зарядкой, состоящей в основном из приседаний и дрыганий нижними конечностями.

Магнитофон замолчал ровно в двадцать сорок пять. Листова не преувеличивала: Коробейников соблюдал установленный график. Мы хорошо различали отдельные слова из разговоров собирающихся домой ребят. Без пяти девять они организованной группой прошли мимо нас и начали спускаться — веселые голоса удалялись, пока не стихли совсем.

Затем на площадке появились еще двое. Судя по содержанию диалога на профессиональные темы, одним из них был Коробейников, ибо второй, помоложе, величал его Русланом Сергеевичем. Стукнула створка прикрываемой двери, но щелчка запираемого замка я не услышал. Мастер и ученик, продолжая беседу, удалились.

— Готовность номер один! — объявил шеф прерывающимся шепотом и опустился на колени перед скважиной. — Может, сам посмотришь? У тебя глаза моложе — острее.

— Дудки! — возмутился я. — Очередь есть очередь…

Напряжение нарастало. И физическое, и моральное. Минуло пять минут десятого. На лестнице и площадке — никакого движения. Инга, если и нашла в себе силы отрабатывать танцевальные элементы, то шума не создавала… Мне пришлось снова заступать, к радости Никодимыча, с кряхтением распрямившего спину.

Радость шефа длилась недолго — все те же проклятые пять минут, в течение которых я опять напрасно гробил свое здоровье, ибо псих не появлялся.

— Свет! — проворчал заменивший меня шеф, едва взглянув в дырку. — Почему не предупредил?

— О чем? — не сразу сообразил я.

— О том, что погас свет в коридоре. На площадке теперь темновато — хуже видно.

Ясно! Свет потух, пока я поднимался с пола, а Никодимыч на него опускался… В моей памяти всплыл выключатель на стене рядом с гримерной… Внезапно тело охватил озноб. Я открыл рот, но шеф опередил и спросил шепотом: