Ричард Осман - Клуб убийств по четвергам

– Сначала рассказывала о том, что я уже знал. Помнил по тем временам: давнее начальство, мелкое вымогательство, накрутки статьи расходов, пабы вместо суда – все, над чем мы с ней всегда смеялись. Я понимал, что она уходит, а хотел удержать ее как можно дольше. Ты понимаешь?

– Мы все понимаем, Джон, – говорит Рон. Да, они понимают.

– Так что я слушал ее рассказы. Иногда они повторялись снова и снова. Одно воспоминание цепляло другое, напоминало о третьем, а то снова о первом, и так по кругу. А потом…

Джон, умолкнув, смотрит на жену.

– Ты говорил, что на самом деле не веришь, что Пенни нас слышит, Джон? – спрашивает Элизабет.

Джон мотает головой.

– Не верю.

– И все же ты здесь каждый день, каждый день. Ты сидишь с ней. Разговариваешь.

– А что мне еще остается, Элизабет?

Элизабет понимает.

– Так значит, она тебе рассказывала. Истории, которые ты и сам знал. А потом…

– Да, потом пошли такие, о которых я не знал.

– Секреты, – подсказывает Рон.

– Секреты. Ничего ужасного, мелочи. Она однажды взяла деньги. Взятку. Все брали, и она решила, что тоже должна. Она говорила так, будто не в первый раз мне об этом рассказывает, но это было впервые. У каждого свои секреты, правда?

– Правда, Джон, – соглашается Элизабет.

– Она забыла, над чем можно посмеяться, а что надо скрывать. Но что-то, как видно, еще работало: последний замок на последней двери. Последнее, что нельзя выдавать.

– Самая страшная тайна.

Джон кивает.

– Видит бог, она держалась. Она уже была здесь. Вы помните, как ее забирали?

Элизабет помнит. Пенни к тому времени далеко ушла. Разговоры стали бессвязными, обрывочными, иногда сердитыми. Сколько еще пройдет времени, прежде чем сюда попадет Стефан? Надо возвращаться к нему. Заканчивать это дело, возвращаться домой, поцеловать красавца мужа.

– Она к тому времени меня не узнавала. Нет, узнавала, но не помнила, кто я такой. Как-то я пришел утром. Месяца два назад, понимаете ли, а она сидела на кровати. Я тогда последний раз увидел ее сидящей. И она меня увидела и узнала. Она спросила, что нам делать, а я не понял вопроса – с чем делать?

Элизабет кивает.

– И она стала мне рассказывать как о само собой разумеющемся. Как будто просила меня принести что-то с чердака. Не более того. Не более того. Вы понимаете, Элизабет, что я не мог допустить, чтобы люди узнали? Я должен был что-то предпринять.

Элизабет кивает.

– Мы пару раз устраивали пикники на этом холме, – продолжает Джон. – Там действительно очень красиво. Я никак не мог понять, почему мы перестали туда ходить.

Все сидят молча. Тишину нарушает только попискивание приборов у кровати Пенни. Только они и напоминают о ней, как мигающий свет маяка в далеком море.

Элизабет деликатно нарушает молчание.

– Мне кажется, вот как надо поступить, Джон. Я попрошу остальных проводить тебя домой. Уже поздно, выспись в своей постели. Если есть кому написать, напиши. Я приведу полицию утром. Я знаю, что мы застанем тебя дома. Сейчас мы выйдем, чтобы ты мог попрощаться с Пенни.

Четверо друзей выходят, и Элизабет сквозь прозрачный краешек матовой дверной панели смотрит, как Джон берет жену за руку. Потом отводит глаза.

– Вы проводите Джона, да? Можно мне на минутку задержаться у Пенни? – спрашивает она, и остальные кивают в ответ. Элизабет снова открывает дверь. Джон надевает пальто.

– Пора идти, Джон.

Квартира Донны неярко освещена, из динамиков льется волшебный голос Стиви Уандера. Крису хорошо и спокойно, он снял ботинки, подобрал под себя ноги. Донна наливает ему стакан вина.

– Спасибо, Донна.

– Всегда рада. Отличная рубашка, кстати сказать.

– Ну спасибо. Цапнул, что подвернулось.

Крис улыбается Донне, и Донна отвечает улыбкой. Донна предчувствует, к чему идет дело, и очень этому рада.

– Мам? – Донна показывает ей бутылку.

– Спасибо, милая, выпью.

Донна наливает стакан вина матери, сидящей на диване рядом с Крисом.

– Честное слово, вас можно принять за сестер, Патрис, – говорит Крис. – И не потому, что Донна выглядит старше своих лет.

Донна морщится, рассмешив Патрис гримасой.

– Мадонна мне говорила, что вы очаровательный.

Крис, не в силах сдержать восторга, отставляет стакан.

– Извините, кто это говорил?

– Мадонна. – Патрис подбородком указывает на дочь.

Крис переводит взгляд на Донну.

– Твое полное имя – Мадонна?

– Только попробуй меня так назвать, я тебя шокером, – грозит Донна.

– Дело того стоит, – отвечает Крис. – Патрис, по-моему, я в вас влюбился.

Донна закатывает глаза и берет пульт.

– Так мы будем смотреть Джейсона Ричи?

– Конечно-конечно, – рассеяно отзывается Крис. – А чем вы занимаетесь, Патрис?

– Я учительница. В начальной школе, – отвечает она.

– Правда? – восхищается Крис. «Учительница, поет в хоре, любит собак» – вспоминает он достоинства своего идеала.

Донна смотрит Крису в глаза.

– А по воскресеньям она поет в хоре.

Крис, не выдержав ее взгляда, отворачивается к Патрис.

– Может, мой вопрос покажется вам смешным, Патрис, но… вы любите собак?

Патрис отпивает вина.

– Увы, аллергия.

Крис кивает, делает глоток и почти незаметно салютует стаканом Донне. Два из трех, совсем не плохо. Он радуется, что надел синюю рубашку на пуговицах.

– А как твое свидание? – обращается он к Донне.

– Я говорила, что у меня свидание, но не говорила, что мое, – отвечает Донна.

У нее звонит телефон. Донна смотрит на экран.

– Это Элизабет. Спрашивает, свободны ли мы завтра утром. Ничего срочного.

– Наверняка раскрыла дело.

Донна смеется. Она надеется, что у ее друзей все в порядке.

Лампа у кровати Пенни притушена до отказа, света только-только хватает для двух подруг, которым необязательно видеть друг друга в лицо. Элизабет держит Пенни за руку.

– Так что, никому ничего не сходит с рук, милая? Тони Карран точно не отвертелся. Кто-то об этом позаботился. Все, кажется, думают, что это Джонни, но у меня другая версия. Надо будет обсудить ее с Джойс. Впрочем, невелика потеря. А Вентам? Ну, ты знаешь, Джон готов заплатить. Утром я приведу полицейских, и они найдут его тело – мы с тобой обе это понимаем. Как только он вернется домой, выпьет на сон грядущий, и все. Он, по крайней мере, знает, как уйти без боли, да?

Элизабет гладит Пенни по волосам.

– А ты, милая? Ты умная девочка. Выкрутилась ли ты? Я понимаю, почему ты это сделала, Пенни; представляю, как ты решилась взять правосудие в свои руки. Я не согласна, но понимаю. Меня там не было. Я не сталкивалась с тем, с чем столкнулась ты. Но сошло ли тебе это с рук?

Элизабет кладет руку Пенни на край кровати и встает.