Сьюзен Хилл - Опасность тьмы

У Саймона зазвонил телефон.

— Натан.

— Ничего нового, сэр. Еду домой. Займусь этим завтра первым делом. Начну тогда с самого начала. У вас все в порядке?

Саймон задумался. Ему захотелось рассказать Натану, где он сейчас находится и почему, и это желание удивило его.

— Все нормально. Просто помогаю другу кое с чем разобраться. Увидимся завтра утром.

— Удачи, босс.

Две женщины, живущие более чем в сотне километров друг от друга, одна молодая, одна пожилая, одна забита до смерти в своем саду, другая забита до полусмерти в собственном доме. Ни очевидных подозреваемых, ни очевидных мотивов, ни следов ограбления, ни чьих-либо вообще следов, ничего. Они были никак не связаны, и все же Серрэйлеру казалось, что их объединяет нечто неосязаемое, что они являются частью единой картины, и все ниточки в итоге ведут к нему, к его работе, к его жизни. Его злила эта вызывающе бессмысленная, очевидно бесцельная жестокость, но за каждым из этих происшествий как будто крылось нечто гораздо большее, чем за парой уличных нападений или грабежей, вышедших из-под контроля.

Он убрал свой телефон и направился ко входу в больницу, когда заметил Джейн Фитцрой, медленно идущую по коридору. Он внимательно посмотрел на нее. Она выглядела такой маленькой, потерянной, побледневшей. Уязвимой. Ее волосы были похожи на вьющуюся медную проволоку, мерцающую в искусственном свете. Ему захотелось, чтобы она застыла в этом образе, чтобы запечатлеть его с помощью карандаша и бумаги.

Он вошел в двери и двинулся ей навстречу.

— Она не пришла в себя, — сказала она, дрожа. Саймон взял ее за руку и отвел к скамье у стены.

— Она не знала, что я пришла.

— Но вы пришли. И вы никогда не можете знать наверняка… Люди часто чувствуют, что кто-то рядом.

— Я тоже такое говорила. Я старалась, чтобы людям стало полегче. Но она не почувствовала, Саймон. Она была бесконечно далеко, и удалялась все дальше и дальше… как будто уплывала в открытое море. Я не смогла прикоснуться к ней, и она ушла. Она выглядела… ужасно. Ее невозможно было узнать. Кто бы это ни сделал…

Она замолчала. Краем глаза Саймон заметил инспектора Голдмана и жестом показал ему уйти.

— Что мне теперь делать?

— Вы хотите сходить в дом?

— А я должна?

— Конечно же, нет. Сегодня от вас больше ничего не требуется. Я отвезу вас обратно.

— Куда?

— Обратно в Лаффертон.

— Да. Это же теперь дом? Видимо, да.

— Я позвоню сестре. Вы не должны сейчас оставаться одна, а у нее всегда подготовлена комната для гостей.

— Но уже слишком поздно, я не могу…

— Джейн. Все в порядке.

— Я в полном отчаянии. Я не должна себя так чувствовать.

— Да? Это еще почему?

Она слабо улыбнулась.

— Значит, полицейские, доктора и те, кого инспектор Голдман называет «преподобными» — сверхлюди. Ну так тому и быть.

Он встал и протянул ей руку, и, через несколько мгновений, она взяла ее. По пути к машине Саймона она заплакала.

Он промок. Он был рядом с водой. Он потрогал руками свои волосы, они тоже были мокрыми. Его голова раскалывалась, а левая рука горела от боли. Небо наверху грозно взгремело. Лиззи. Он беспомощно мыкался по темным закоулкам своей памяти, чтобы понять, что с ней случилось. Лиззи. Она сидела в саду спиной к нему, и что-то было не так, что-то было неправильно.

Макс понял, что он сидит, нагнувшись, как будто его сейчас стошнит на землю, но его не тошнило. Он выпрямился. Было почти темно. Он встал. От канала пахло гниющими овощами, смытыми в него из помоек грозой. Никого не было рядом. Лиззи не было. Не было…

Поскальзываясь в грязи, он зашагал прочь, вдоль дороги. Случилось что-то не то, его голова гудела, будто предупреждая об опасности, но он не имел никакого понятия, что это могло быть. Он пил виски, но бутылки в его кармане уже не было. Было жарко и влажно, и он видел Лиззи в саду, но что-то было не так. Он поранил руку.

У него в голове как будто разбилось огромное блюдо, мелкие осколки разлетелись по всему полу, а самая большая и важная часть вообще пропала. Он не переставая мотал головой, пока шел по дорожке вдоль воды, а потом нашел переулок и вышел на улицу. Вокруг никого не было, и ему захотелось, чтобы кто-нибудь появился. Ему нужно было с кем-то поговорить, чтобы кто-нибудь успокоил и убедил его, что он все еще человек, он все еще существует, у него есть имя, и дом, и… Но никого не было. Ему нужно было тепло, что-нибудь согревающее и сухая одежда. Лиззи. Кто угодно. Если он никого не встретит, он полностью потеряет себя, потеряет последнее понятие о том, где он и кто он, потеряет то немногое, что от него осталось.

Он медленно поднялся по лестнице в свою квартиру. Может, кто-нибудь уже там, может, Лиззи пришла туда до него. Он подумал, что сейчас почувствует ее запах, немного пряный лимонный аромат, который всегда шел от нее.

Конечно же, там никого не было. Ни Лиззи. Никого. Квартира всегда оставляла Макса наедине с собой.

Его одежда, кажется, подсохла. Он взял новую бутылку виски, налил себе стакан и включил радио рядом с раковиной.

Спустя десять минут он бежал. Виски обжигал его рот и желудок, дверь осталась открытой, радио — включенным. Он бежал по улицам, как обезумевшее животное, его преследовали голоса, он поскользнулся на мостовой и чуть не упал, перебежал через дорогу, и его чуть не сбил мотоцикл, пробежал через толпу людей, обогнув пару, проскочил мимо автобусной остановки, свернул не на том повороте и оказался в тупике, и ему пришлось возвращаться, все еще бегом. Он бежал, бежал и бежал, и тут снова начался дождь, и промочил его с ног до головы во второй раз, и как будто помог ему, отчистив его сознание и смыв с него в сточную канаву абсолютно все.

Он бежал, бежал и бежал — прочь от голосов, туда, где не страшно.

— Что бы я ни говорил, какое бы впечатление ни производил, у меня было хорошее детство. По сравнению с большинством людей, с которыми я имею дело каждый день, это был рай. То же самое, вероятно, можно сказать и о вас, так что давайте отставим в сторону похеренное детство… Прошу прощения, преподобная.

— Если вы еще раз назовете меня преподобной, я уйду.

— Домой?

— Да.

Саймон, сидящий напротив, внимательно посмотрел на нее.

— А вы ведь можете.

Он съехал с шоссе, чтобы заправиться, а еще выпить кофе и поесть. На заправке почти никого не было. Завтрак, который подавали круглые сутки, оказался на удивление вкусным, кофе — отвратительным. Джейн насадила кусочек бекона на кончик своей вилки, посмотрела на него, потом опустила вилку на место.

— Ешьте.

— Я поела.

— Половинку помидора. Ай-яй-яй, преподобная.

Но тут он понял, что шутку пора заканчивать. Что все шутки закончились. Шутки были неуместны, учитывая то, где они только что были и почему.