Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

Она слегка наклонилась вперед, держа в руке персик, который только что взяла из вазы.

— Ты хочешь, чтоб я его выследила?

— Нет, речь идет не совсем об этом, — ответил я, вдруг почувствовав неловкость. Дело оказалось более деликатным, чем я представлял себе. — Как ты можешь догадаться, у меня возникли некоторые подозрения… По кое-каким признакам я предполагаю, кто эта девушка. Единственное, о чем я тебя прошу, — это проверить мое предположение. У меня есть адрес и…

— А если это не она?

— Тогда так: он, наверное, часто посещает бар, какое-нибудь увеселительное заведение, и там, наверно, найдется человек, который мог бы немного последить за ним и разобраться, что к чему… Ты меня понимаешь.

— Да, понимаю. Но мне это не нравится, Ансельмо. — Она коснулась моей руки своей, еще влажной от персика. — Если ты настаиваешь, я могу это сделать, не по обязанности, но потому, что я хочу только одного: чтоб тебе было хорошо, и ты это знаешь. Мне сильно повезло, что я встретила тебя, я к тебе привязалась… и это не только слова, — добавила она, — ты, должно быть, и сам уже заметил. По правде говоря, у нас с тобой много общего, поэтому мы и встретились.

— Да, Мария Клара, я это знаю. И ты тоже знаешь мои чувства к тебе…

— Знаю, Ансельмо. И не стоило тебе об этом говорить. Это не в твоей манере. Видно, очень уж тебя расстроила история с твоим сыном. — Она улыбнулась. — Родители всегда расстраиваются, когда убеждаются, что дети уже совсем взрослые.

— Не в том дело, Мария Клара…

Да, конечно, дело было не в том, но, чтобы объяснить это, пришлось бы объяснить и все связанное с фотографией политического деятеля. Я вдруг понял, что, ведя дело таким образом, кажусь несколько смешным, наивным. Гораздо разумнее было бы, как тут же посоветовала Мария Клара, поговорить с сыном по-дружески, «как мужчина с мужчиной» — именно так она выразилась. Только она не знала, что у Алехо особенный характер и что мальчик испытывает явное отвращение к такого рода беседам, он это уже давно доказал. Все наши серьезные разговоры превращались в мой монолог, который я произносил, видя перед собой каменное лицо с упрямо сжатыми губами.

— Ты придаешь этому слишком большое значение, — закончила она. — Помнишь, ты говорил, что твой сын увлекается фотографией, собирает фотоколлекцию городских фонарей… Так что же особенного в том, что теперь он коллекционирует фотографии такого рода? Я даже считаю это вполне естественным для его возраста. Ведь мир женщины ему в новинку, он делает свои первые открытия.

Она встала и включила радио, молчавшее до тех пор.

— Не возражаешь?

— Нет, — рассеянно ответил я, очищая персик.

— Сейчас будет передача «Ищу родных», я всегда ее слушаю.

— Да, я знаю, дома у меня ее тоже слушают.

Она наклонилась ко мне, ласково погладила по лбу.

— Не делай такое озабоченное лицо. Я уверена, что твой сын совершенно здоровый мальчик.

— Хотел бы я быть в этом уверен…

Она снова пошла к радиоприемнику — уменьшить звук — и тотчас вернулась к столу.

— А ты говорил об этом с женой?

— Нет, я никому ничего не говорил. Бернардина всполошится еще больше моего, она очень… ну, очень стыдлива.

Но говорить о Бернардине мне не хотелось. Одно дело — случайно упомянуть, иногда без этого не обойтись, другое — обсуждать жену с Марией Кларой. У той хватило такта не задавать никаких вопросов на этот счет, и мы молча принялись за персики, рассеянно слушая голос женщины-диктора, которая, когда кончилась музыка, начала так:

«…а теперь мы с удовольствием предлагаем вашему вниманию еженедельную программу «Ищу родных», которой мы все обязаны фирме «Посмотри вокруг», под покровительством которой…»

Дальше следовала реклама изделий из пластика фирмы «Посмотри вокруг», текст которой я знал наизусть, потому что уже три месяца слышал ее каждую пятницу, и за все это время в ней не изменили ни единого слова. Они и программу-то не очень обновляли, в ней преобладали матери, разыскивающие детей, и дочери, о которых много лет ничего не было известно. — В целом передача производила удручающее впечатление, но рекламное агентство сумело подладиться под вкус женщин, всегда чувствительных к такого рода несчастьям; слушая рассказ о каком-нибудь трогательном случае, Бернардина не раз роняла слезу…

— Хочешь кофе, Ансельмо?

— Да, свари чашечку.

Она доела персик и встала. Небольшая кухня находилась рядом со столовой, но, чтобы не упустить ничего из программы, Мария Клара усилила громкость. Хорошо поставленный и немного резковатый голос говорил:

«Нашу передачу мы начинаем с письма, которое получили от сеньориты Р. Ж. Ей двадцать четыре года, и родом она из небольшого городка в провинции Лерида; когда умерла ее мать и она осталась одна на свете, Р. Ж. приехала в Барселону в надежде разыскать своего отца. Ничего не узнав в учреждениях, занимающихся розыском, она обращается теперь к нашей программе: не сможет ли кто-нибудь из наших радиослушателей помочь ей? Автор письма — одна из тех несчастных, которые обязаны своим появлением на свет военным невзгодам и которым с рождения не дано было знать отца. Письмо очень длинное, и мы, как обычно, изложим в нескольких словах основные факты, которые могут помочь сеньорите Р. Ж. в ее поисках. Родилась она в августе 1939 года в Тальяделе. Ее мать, Флора Мальфре, была дочерью проживавшего там крестьянина и сошлась с солдатом интендантской службы Ансельмо Гасулем, уроженцем Барселоны, в то время студентом-медиком. Эти сведения она услышала из уст матери, которая после окончания войны несколько раз робко пыталась навести справки в нашем городе, но, к сожалению, безуспешно. Сеньорита Р. Ж. не знает, жив ли ее отец и проживает ли он в Барселоне. Она будет благодарна всем, кто поможет ей встретиться с ним или с членами его семьи. Радиослушателей, которые могли бы помочь ей, просим обращаться в редакцию, и мы дадим вам адрес девушки из Лериды, которой мы сегодня желаем успеха в ее поисках…»

После этих слов диктора заиграла музыка. Мария Клара вышла из кухни:

— Слыхал? Интересно, правда?

Кивнув, я вытащил трубку и принялся набивать ее.

— Ну и хват, наверное, был этот солдатик… Звали его Ансельмо, как и тебя.

Она не знала, что это и был я. К счастью, она вернулась на кухню, иначе непременно заметила бы, как я изменился в лице. Это внезапное вторжение прошлого в мою теперешнюю жизнь, причем в весьма неподходящий момент, поставило меня перед такими обстоятельствами, которые я ни тогда, ни потом всерьез не воспринимал, — на меня это подействовало как нокаут. Я разом забыл все заботы, связанные с Алехо, и сосредоточился на существовании дочери, которая только что явилась из ниоткуда. Все совпадало. Прошло двадцать четыре года, и я давным-давно не вспоминал об этой Флоре, которая отдалась мне на гумне. Но теперь все ожило в моей памяти, отозвавшись неясной болью, и я, сидя без пиджака в уютной столовой Марии Клары, всей кожей ощущал холодный, зимний ветерок; был вечер, туман, пахло соломой, на которую мы легли в последний раз, обнаженные, зарывшись в теплые сухие стебли, покалывавшие тело и разжигавшие желание…