Мануэль де Педролу - Замурованное поколение

— О! — сказала Рената. — Так вы от него?

— Нет, — ответил я. — Он живет не в Барселоне, и я очень сомневаюсь, что ему известно о вашем письме на радио. Поэтому я и позволил себе нанести вам визит без его ведома. Не знаю, может быть, мне не следовало так поступать…

— Вы поступили правильно, — успокоила она меня. — Я писала в письме, что буду благодарна за любые сведения… — Она остановилась, увидев, что я вынул трубку и снова ее спрятал. — Курите, пожалуйста, — заметила она мимоходом. — Единственное, чего я хочу, — найти его.

Я кивнул, набивая трубку, и вдруг сообразил, что девушка не носит траура. Может, в этом и не было ничего особенного: она у себя дома и, если верить привратнице, только что, встала… Я спросил:

— Давно ли умерла Флора, ваша мать?

— Скоро три года.

— A-а! По письму я подумал…

— Да, я слушала передачу. Они его не прочитали, а изложили, очень сократив, и это не всегда у них удачно получается. Наверно, виновата я сама, написала слишком много. Когда писала, не подумала о том, что из-за этого его читать не станут целиком, иначе им пришлось бы посвятить мне всю передачу… Но, в общем, они сказали достаточно.

— Разумеется, — улыбнулся я, — и доказательство тому — мое присутствие здесь. А отчего она умерла?

— Врач сказал, от мозговой эмболии. Она еще была не старая, а лечилась уже давно… Я хочу сказать, ей надо было лечиться, но она не всегда выполняла все предписания.

Внезапно она встала и пошла к серванту в глубине комнаты; над ним висела репродукция абстрактной картины очень дурного вкуса. Да они почти все дурного вкуса. Взяла пепельницу и поставила передо мной. Не глядя на меня, пока я закуривал трубку, продолжала:

— Мой отец умер годом раньше… Я хочу сказать, мой отчим, но я всегда звала его отцом. Мать вышла замуж. Он меня удочерил, и поэтому я ношу его фамилию: Жаума.

Для меня все это было неожиданностью, но звучало вполне правдоподобно. Она снова села в кресло, положив ногу на ногу и чуть наклонившись вперед, и говорила непринужденно, хотя немного торопливо; в ее рассказе незаметно было желание убедить, она просто излагала факты, которые кто угодно может проверять. Если меня что-нибудь и удивляло, так это отсутствие волнения. Но, впрочем, она говорила о событиях прошлых лет, которые давно пережила..

— И ваша мать, — сказал я наконец, кладя спичку в пепельницу, — призналась вам перед смертью, что Жаума вам не отец…

Она покачала головой и обхватила руками коленку. Она сидела нога на ногу.

— Нет, я знала это и раньше. Мать мне рассказала об этом, когда он умер, а я решила ехать жить в Барселону. Ведь я живу здесь уже почти четыре года. — Она пожала плечами. — В небольшом местечке трудно заработать на жизнь. Работай в поле или ходи в Таррегу. А я достаточно насмотрелась на тамошнюю жизнь…

— А этот Жаума был крестьянином?

— Нет, плотником. Но летом работал и в поле. И мама тоже. И я девочкой работала с ними… — Тряхнув головой, она продолжала: — Если вы там бывали, хотя бы во время войны, то, наверно, знаете, что за жизнь в округе Сегарра. Тянут изо всех сил лямку, а живут в бедности.

— А что конкретно рассказала вам ваша мать?

Она откинулась на спинку кресла, составила ноги вместе и потрогала верхнюю пуговицу на широкой кофте.

— Я писала об этом в письме. Она была знакома с солдатом интендантской, службы, студентом-медиком из Барселоны, который назвался Гасулем. Больше она о нем ничего не знала, они недолго были вместе, кажется одну неделю. — Она пожала плечами. — Война…

Я не мог вспомнить, говорил ли я Флоре, что я студент-медик, но, наверное, просто забыл, раз уж она это знала. Прошло столько лет, и по дневнику теперь мало что восстановишь в памяти; к тому же такую подробность не выдумаешь. Поразмыслив, я счел рассказ Ренаты правдивым.

— И теперь вы… А почему вы хотите познакомиться с вашим отцом?

— Ну это же так естественно! — ответила она, подняв голову. — Не только потому, что об этом просила моя мать… За эти годы я предприняла несколько попыток, даже обращалась к услугам детектива. Но он, конечно, сразу мне сказал: слишком мало сведений, чтобы разыскать. В коллегии врачей, например, не знали никакого Ансельмо Гасуля. Может быть, он не закончил курса… Он закончил?

— Да, но я вам уже сказал, он здесь не живет. Ничего удивительного, что его нет в списках.

— А он женат, холост?.. — спросила она.

Я ответил вопросом на вопрос:

— Вы намереваетесь жить вместе с ним, если его найдете?

— Это не мне решать… Не знаю. Пожалуй, если подумать, — нет. Понимаете, — она быстро подалась вперед, — может быть, я разыскиваю его больше всего из любопытства… ну и хорошо знать, что у тебя еще есть кто-то, потому мать и хотела, чтоб я его нашла… Я не могу ни любить его, ни испытывать к нему вообще никаких чувств, ведь я его не знаю, никогда не видела… — Девушка подождала, пока я кивком выразил свое согласие, и продолжала: — Я даже не считаю, что он в чем-то виноват… То есть в том, что он меня покинул. Как сказала мама, он никак не мог знать, что оставил ее в положении, а кроме того, я уже говорила, она вышла замуж, так что я выросла в семье. — Помолчав, она спросила: — Вас удивляет, что я так говорю?

— Совсем нет, мне это кажется вполне естественным.

Решительно она казалась мне особой весьма благоразумной. Я оценил ее искренность, хотя слова о том, что она не может «испытывать к нему вообще никаких чувств», немного меня задели. Я и сам это понимал, но говорить об этом не стоило. Правда, она думала, что говорит с другом своего отца, а не с ним самим; стало быть, она могла и говорить о нем в таких выражениях, которых при нем себе не позволила бы. Вдруг, сам не зная почему, я почувствовал себя неловко, как это бывает, когда услышишь от кого-нибудь то, чего не услышал бы, назвавшись собственным именем.

— Он женат, у него семья? — снова спросила она.

— Да, у него есть сын. Как я понимаю из ваших слов, вы не замужем?..

— Не замужем.

— А чем вы занимаетесь, если не секрет?

— Никакого секрета, — мило ответила она. — Когда я приехала из провинции, я поступила в лавку продавщицей, а теперь уже порядочно времени работаю в баре.

— Официанткой? — спросил я, поднимая брови.

— Да, здесь лучше платят. Не то чтобы мне нравилась эта работа, — тут же добавила она, — я ее брошу, как только соберу денег. К несчастью, моя мать оставила мне небольшой долг, и я должна его выплатить.

— Понимаю…

Мне это совсем не понравилось. Впечатление, что в жизни девушки есть нечто не очень презентабельное, создавшееся у меня вчера из-за поведения соседки и привратницы, рассеялось было благодаря приятной внешности и простому и скромному обращению девушки, но теперь это впечатление снова завладело мной. Я не был завсегдатаем заведений, где посетителей обслуживают только девушки, но прекрасно знал, что многим из них в конце концов приходится идти на уступки весьма неприятного свойства. Я почему-то сразу подумал о заведении, из которого на моих глазах вышел Алехо, вспомнил обстановку, которую видел сквозь щель в шторе. Перед моими глазами снова возникла склоненная над стойкой девушка в черном форменном платье в обтяжку, с низким вырезом, открывающим чуть не полгруди: такой наряд как будто приглашает мужчину обшарить девушку взглядом…