Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

— Извините.

— Вы ведь недавно спрашивали меня о древних текстах израильтян. Вы вообще представляете себе, что означала бы такая находка? — возбужденно продолжала она.

— Если вы хотите все-таки попытаться поспать, то пожалуйста, — сказал констебль как можно более дружелюбным тоном. — Или я вам позвоню, если нам что-то понадобится. Надеюсь, мы по-прежнему можем к вам обращаться.

Мянтю со злостью смахнула челку обратно на лоб. Выражение ее лица стало жестким. Оно плохо сочеталось с ее тонкими чертами, и на какое-то мгновение Аско подумал, что виноваты очки с толстыми стеклами.

Гостья встала и быстро собрала вещи. Аско развязал узлы на ручке входной двери.

— Профессор, и еще один момент. Постарайтесь больше не появляться на частной территории еврейской общины без разрешения.

Затем он отошел от двери, освободив проход.

Той же ночью, возвращаясь из общинного центра домой, Даниэль заметил маячившую далеко впереди фигуру. Яновски свернул за ней и прошел следом еще несколько сотен метров, пока незнакомец не остановился у какого-то дома и не принялся искать в карманах ключи. Даниэль ускорил шаги, перейдя на бег, и успел схватить неизвестного за запястье, когда тот уже входил в дверь.

— Спокойно, отойдите от двери, — сказал он.

Пожилой мужчина не на шутку перепугался и от страха ловил воздух ртом. В эту секунду Даниэль узнал его. Нелепость ситуации подчеркивало то, что полицейский задержал его на пороге собственного дома.

— Ребе! Извините, я не знал, что это вы!

— Даниэль, — облегченно выдохнул Клугман. Он все еще не мог прийти в себя.

Даниэль взял ключи у него из рук, открыл дверь в подъезд и, подведя к лестнице, усадил на ступени.

— Все в порядке? — озабоченно спросил Яновски.

— Мудрость наших предков гласит, что в девяносто человек сгибается под тяжестью лет, а после ста — как будто уже умер и его нет в этом мире. У меня, пожалуй, еще остается некоторое время.

— Разумеется!

— Знаешь, о чем я думал, когда шел сюда? Я думал о письме, которое наши предки направили в 1885 году представителям аристократического сословия в парламенте автономной Финляндии. Ты наверняка слышал о нем. Я перечитал его несколько дней назад. В этом послании они просили законодательно защитить положение евреев в Финляндии и писали, что принятие положительного решения по этому вопросу могло бы принести Финляндии «невиданную благодать». Как ты думаешь, их пророчество сбылось? Гражданские права предоставили, когда Финляндия обрела независимость, то есть лишь через тридцать два года после этого письма.

Даниэль улыбнулся. Только Клугман был способен предаваться размышлениям в подобной ситуации.

— Даниэль, я никогда не говорил тебе, что ты был… что ты мой любимый ученик? — вдруг спросил Клугман и взволнованно посмотрел ему в лицо.

Клугман казался бледным, и Даниэль снова забеспо- коился:

— Ну что вы… Когда будете готовы, я помогу вам дойти до лифта.

Даниэль отвернулся. Он чувствовал, как его глаза наполняются слезами, и не мог сдержаться. Он вспомнил мудрость, что хороший учитель достоин того же уважения, что и собственные родители. Отец и мать приносят человека в этот мир, но учителя открывают ему путь в следующий мир.

Клугман ухватил Даниэля за щеку и зажал ее между указательным и средним пальцем, как тогда, когда тот был еще ребенком. Так было заведено у евреев старшего поколения, этот жест заключал в себе сразу несколько вещей: ласку и щипок одновременно. Он был напоминанием об ответственности и принадлежности к роду, что никогда не было простым или легким делом.

— Почему ты не интересуешься, какое дело у меня было на Малминкату в такое время? — спросил Клугман.

— Откуда вы знаете, что мне известно о том, что вы там были?

— Ну, ты ведь, похоже, следил за мной. У ворот я видел не только тебя, но и твоего спутника, Минтцберга и эту женщину.

— Тогда расскажите, что вы там делали, — сказал Даниэль.

Он посмотрел на Клугмана и растерянно поднял брови. Даниэль недавно уже приставал к Клугману с вопросами, и теперь это было неуместно. Он предпочел бы оставить вопросы на потом, когда Клугман придет в себя, но тот явно не хотел ждать.

Клугман вздохнул и стал серьезным.

— Сразу несколько событий последнего времени приводят меня в замешательство, как я говорил тебе вчера утром в синагоге. Твое появление несколько недель назад у меня дома, взлом архива, визит Симона Мейера и его расспросы… И все это так или иначе связано с тем старым преданием про мудрецов. Кроме того, встреча с хасидами. У них должна быть какая-то веская причина, чтобы приехать сюда, поскольку обычный туризм их не интересует, они считают подобное времяпрепровождение напрасной тратой времени и несоблюдением заповедей, которое отвлекает от изучения Торы. Я догадывался, чувствовал всем своим старым позвоночником: что-то тут происходит. Затем на прошлой неделе, сразу после утренней молитвы, в синагогу пришел Мейер в сопровождении этой женщины, которая тоже только что была там, у ворот.

— Извините, вы сказали, что видели эту женщину в синагоге на прошлой неделе?

— Именно так, практически наверняка это была она. Мейер сказал, что показывает ей синагогу. Это показалось мне странным, потому что и самого Мейера я не видел в синагоге уже много лет. Хорошо еще, что он хотя бы помнит, где она находится. Тогда я решил действовать. Послушай, обычно большую часть ночи я провожу за письменным столом — читаю и пишу. Ты не поверишь, как мало я сейчас сплю. Так или иначе, я подумал, что с тем же успехом могу взять несколько книг и блокнот и сидеть с ними в те часы, когда синагога пуста, а охранники уже ушли, в холле гостиницы напротив. Если бы что-нибудь случилось у ворот или если бы в общинном доме загорелся свет, я заметил бы это из окон отеля.

— То есть вы провели там несколько ночей?

— Наши отцы говорили: не презирай никого, потому что каждому свое время и место. Что я могу сделать? Могу сидеть и сторожить.

— Откуда вы узнали имена мудрецов, которые сообщили мне в синагоге?

— Я встретился с Натаном Шором. Как тебе известно, он самый старый в нашей общине, и ему скоро исполнится сто лет. Он помнит имена мудрецов и даже утверждает, что Аарон Ашковиц, который жил дольше всех из них, был свидетелем на свадьбе его родителей.

Клугман оторвался взглядом от своих коленей и медленно выпрямился.

— Но что вы все делали в синагоге? — спросил он.

Яновски посмотрел через окно на улицу. По ней время от времени проходили одинокие пешеходы.

— Если бы я мог об этом говорить, то вы были бы первым после моей жены, кому я все рассказал бы.

Он помог Клугману подняться на ноги, провел его в лифт и проводил до квартиры.