Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Древняя мудрость проникла в сознание Даниэля. Теперь он чувствовал себя отдохнувшим и счастливым. Что может быть лучше? Он ощущал успокаивающую близость Ханны, смотрел на нее из глубин своего сна, и на мгновение ему показалось, что в жене появилось что-то необычное, зародилась крупица какой-то новой мягкости. Может быть, его, Даниэля, грехи прощены? Нет, тогда все было бы лучше. Наследие мудрецов находится под угрозой. Какие волны вызовет нарушение сложившегося за многие годы баланса? Сохранялась опасность, что Корона попадет в неправильные руки. Возможно ли, что будущее его народа решается в его городе, у него на глазах? Но сейчас глаза были закрыты.

Даниэль сидит в театре. Зал старый и уютный, в английском стиле, не очень большой. Он полон людей, публика даже на балконе. Занавес на высокой сцене открывается, и начинается представление. В нем, помимо актеров, принимают участие два льва. Даниэля восхищает, как хорошо они выдрессированы — ведь это те самые львы, которых он видел в саванне. Наконец представление завершается, и львы вместе с другими актерами выходят на поклон. Оказывается, они тоже артисты, просто переодетые львами. Объявляют имена исполнителей, но Даниэлю никак не удается их расслышать. Занавес закрывается.

Даниэль спал два часа. Когда он проснулся, Ханны уже не было рядом. Даниэль ощупал свое лицо и понял, что жена успела снять компрессы. Щека по-прежнему была распухшей и пульсировала.

Ханна открыла форточки, и квартира наполнилась прохладным предвечерним дыханием весны. Даниэль сел и почувствовал себя почти здоровым, несмотря на то что побаливала голова и ныла щека. Он встал и сварил кофе, отметив, что Ханны уже нет дома. Вероятно, она ушла по своим делам, будучи уверена, что Даниэль оправится сам и ему не требуется специальный уход. Ну и хорошо, подумал он с ноткой сожаления. Хорошо, что Ханна получает удовольствие от жизни, невзирая на то что в последние недели у него почти не было времени на нее. Что за судьба: сначала инквизиция вырывает ее предков из Португалии, а когда наконец ее род пустил корни в Голландии, его почти полностью уничтожают немцы. И вот только жизнь снова начала налаживаться, как лучший побег этого древа отламывают и увозят в Финляндию. Как будто целый род приговорен к падению, вырождению. Словно бы его толкают к тому, чтобы он не имел продолжения. Бедняжка Ханна! Он должен отпустить ее.

Нет, ему надо повзрослеть наконец. Как он может предаваться подобным мыслям сразу после того, как его посетило ощущение счастья?

Минутку. Было ли в Ханне что-то совершенно новое, или это лишь пригрезилось? Ханна ничего необычного не сказала. Действительно, несколько дней назад она хотела поговорить с Даниэлем, но он спешил и должен был уйти. А потом подходящего момента не представилось. Вчера, в шабат, Даниэль не пришел на обед, потому что отправился из синагоги прямиком к Аско. Безусловно, казалось странным, что Ханна простила его. Интересно, она просто проглотила обиду или у нее есть какая-то особая причина снести ее?

От этих мыслей Даниэля охватила радость, хотя он и убеждал себя не поддаваться эмоциям, основанным только на предположениях.

Теперь следовало сосредоточиться на важном, хотя он сам пока не понимал, на чем именно. Он подумал, что Аско мог бы, пожалуй, взять инициативу в свои руки и решить, что делать дальше. Кроме того, Даниэль еще не успел рассказать напарнику, что он обнаружил на старинном плане мест в синагоге. Он позвонил Аско, но тот был занят поисками Элины Мянтю и предложил встретиться у него через полчаса. Опасаясь утечки информации, Аско вообще не хотел обсуждать дела по телефону, если в том не было особой необходимости.

Даниэль решил не спешить, а пройтись через залив. Он перешел Унионинкату и двинулся по набережной к пешеходному мосту, соединявшему западную и восточную части Хельсинки.

На середине моста Даниэль остановился, пораженный внезапной догадкой. Отдельные ниточки увиденных во сне образов и ускользающие при пробуждении мысли вдруг сплелись в единое целое. Актеров было двенадцать. И двое из них переодеты львами.

Элия подтянул пояс на талите. На его левом рукаве повыше локтя еще оставались складки после утренней молитвы, а на коже руки — следы ремешков тфилин. Когда Элия был моложе, кожа разглаживалась мгновенно; теперь же отпечатки сохранялись почти до вечера. Это было даже хорошо: после тех тысяч раз, когда он по утрам ремешками притягивал тфилин к руке, слова священной Торы, заключенные в черных футлярах, стали ближе к его костям. Эти слова в течение дня были как будто выдавлены на нем самом. Так когда-то давным-давно поступали его предки.

Элия взглянул на бумагу из Музейного управления, лежавшую на подоконнике. Она разрешала проводить археологические раскопки во дворе Свято-Троицкой церкви. Выправить этот документ оказалось чрезвычайно сложно. Но иного пути не было. Результат превзошел ожидания; даже работникам музейного ведомства трудно было отличить его от настоящего. Однако теперь от него уже не было никакого проку.

Элия знал, что правильным было бы уехать. Он не выходил из квартиры уже несколько дней. И вот сегодня один из молодых хасидов рассказал, что подрался с каким-то типом. Он уверял, что, судя по вопросам незнакомца, тот мало что знал о них. Но Элии этого было недостаточно. Обнаружение места, где они остановились, — лишь вопрос времени. Их возможности что-то сделать в этом городе, не привлекая внимания, были практически исчерпаны. Оставалось искать Корону в том единственном месте, где ей следовало находиться.

Взволнованный, Даниэль сидел на диване у Аско. Ему не хватило терпения дождаться лифта, поэтому он взбежал на шестой этаж по лестнице и теперь тяжело дышал. Поиски Мянтю не увенчались успехом. Дома в Тапиола Аско ее не застал, а мобильный телефон, который засекли специалисты их отдела, профессор просто оставила в своем кабинете на Вуорикату. Теперь констебль с потерянным видом сидел в кресле напротив Даниэля.

— Этот план… — начал Яновски.

— Я все погубил… — вздохнул Аско.

— Нет-нет. Я имею в виду, что, возможно, я знаю… — продолжал Даниэль, но сделал паузу, пытаясь унять одышку.

Тут у него зазвонил телефон. Это был Клугман. Выслушав его, Яновски поднялся с дивана.

— Не заходите внутрь, ждите нас, — сказал он в трубку. Затем нажал на отбой и повернулся к Аско. — Нам надо идти. Прямо сейчас, сию минуту. — Он направился к двери.

— Куда? Зачем? — в замешательстве спросил Аско.

— В синагогу. Один мой знакомый только что видел, как туда прошествовала целая делегация хасидов. Идем.

Они быстрым шагом направились к синагоге, благо до нее было недалеко.