Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

На улице по-прежнему шел дождь. Леденящие иглы дождя пронизывали даже самую толстую ткань, не говоря уже о легкой летней рубашке и хлопковых брюках. (Свой льняной пиджак он забыл взять.) Дирдре вслепую, с перекинутым через руку пиджаком, выскочила на улицу и натолкнулась на молодого полицейского в плаще и шлеме, который промок до нитки, выполняя свой долг. Он удержал ее за руку.

— Извините. Никому нельзя выходить…

— Том меня отпустил — то есть старший инспектор. Вы не видели старика? — Несколько человек, угрюмо сгрудившихся напротив под яркими зонтиками, заметно оживились. — У него седые волосы… Пожалуйста… — Она безумно вцепилась в полицейского, и слезы на ее щеках смешались с дождем. — Он больной.

— Несколько минут назад он проскользнул мимо меня и убежал. Никакой верхней одежды на нем не было.

— О боже…

— Он направился по Кэррадайн-роуд. Подождите, я свяжусь…

Но его слова растворились в вечернем воздухе, потому что Дирдре бросилась бежать. Мгновение спустя полицейский увидел, как она, уже насквозь промокшая, пересекла блестящую мокрую автостоянку, и под светофором ее лицо казалось зеленоватым. Потом она скрылась из виду.

Следующей допрашивали Розу. Эрнест проводил ее до самого входа в гримерную, и она уселась напротив Барнаби, трепеща от волнения.

— Спрашивайте у меня все что угодно, Том! — мужественно воскликнула она, но ее голос переполняла печаль. — Все что угодно!

— Спасибо, — сказал старший инспектор, который именно этим и собирался заняться. — Кто, по-вашему, мог желать зла вашему бывшему супругу?

— Никто, — тотчас же ответила Роза. Но взгляд, последовавший за этим, намекал собеседнику, что он перешел к сути дела чересчур быстро и нетактично. — Эсслина все любили.

Барнаби вскинул свои косматые брови. Его глаза насмешливо блеснули. Старший инспектор явно понимал, что такое заявление она сделала из лучших побуждений, но теперь, когда она это сказала, можно перейти к делу. И, пожалуй, даже приблизиться к правде.

— То есть, — продолжала Роза, поняв, чего от нее ожидают, — в целом. Конечно, он был совершенно несчастен.

— Вот как?

— Все дело в Китти. — Она многозначительно взглянула на старшего инспектора, как бы намекая на виновность Китти. — Mariage de convenance [67] Брак по расчету ( франц. ). ни к чему хорошему не приводит, правда ведь? Конечно, как только она его окончательно заарканила, то сразу завела любовника.

— И кто он?

— Не мне об этом говорить.

— Понимаю.

— Дэвид Смай.

— Надо же.

— Может быть, это просто слухи.

— Но ребенок от Эсслина?

— Все мы так полагали, — в этом глаголе прозвучало явное порицание. — Бедный малыш.

Барнаби, придав голосу нарочитую суровость, перевел разговор на другую тему:

— Что вы чувствовали, Роза? После развода.

Все ее позерство мигом исчезло. Из-под крикливой маски проступило ее настоящее лицо. Она выглядела загнанной в угол. И постаревшей.

— Том… я… не понимаю… причем здесь это.

Она глубоко вздохнула, с видимым усилием сохраняя самообладание.

— Для общей картины.

— Картины чего?

— Никогда не знаешь, что окажется полезным.

Роза смутилась, и ее перья задрожали. Барнаби понимал, насколько затруднительно ее положение. И в таком положении окажется каждый, кого он будет допрашивать. Впервые в жизни он хорошо знает всех людей, связанных с расследованием (в том, что расследование будет начато, он не сомневался), а его жене история их прошлых и нынешних взаимоотношений известна еще лучше. А значит, все обычные увертки и хитрости, всякая ложь с целью кого-нибудь обелить или очернить, любые недомолвки или сознательные попытки ввести его в заблуждение окажутся бессмысленными. У Барнаби есть преимущество. Единственный раз в жизни.

— Честно говоря, Том…

Роза остановилась и приложила ярко-красный ноготь к носу, как будто проверяя, не удлинился ли он.

— Да? — сказал Барнаби, выступающий в роли Джепетто [68] Персонаж сказочной повести Карло Колодди «Приключения Пиноккио» (1881), отец Пиноккио. .

— Сначала я злилась. Очень злилась. Думала, что он совершил страшную ошибку. Но, когда вынесли постановление о разводе, я изменилась. Я поняла, что… впервые за долгие годы… я свободна. — Она широко раскинула руки, чуть не задев цветы, принесенные Гарольдом. Ее взгляд устремился куда-то за горизонт, словно у мореплавателя. — Свободна!

— Однако вы быстро вышли замуж опять.

— А… — взгляд Розы вернулся из заоблачных далей и застенчиво уткнулся в пол. — Любовь побеждает все.

«Снова мы вернулись в страну фантазий», — подумал Барнаби. Но пусть. Сейчас можно. Фантазии порой бывают красноречивы.

— Ладно, Том, я не знаю, кто хотел убить Эсслина, но еще до того, как началась последняя сцена, Николас пришел ко мне сюда со здоровенной занозой в большом пальце и сказал, что Эсслин пытался его убить!

Это драматическое заявление Барнаби воспринял с раздражающим спокойствием.

— Под столом, — продолжала Роза, — во время сцены сочинения Реквиема. А до этого изувечил Николасу руку.

— Ага, — сказал Барнаби. И, к ее пущей досаде, добавил: — Если можно, вернемся к бритве. Вы видели, чтобы кто-нибудь ее трогал или брал в руки поднос?

— Нет. И я расскажу почему, — она торжественно взглянула на собеседников. — Когда я играю роль… когда я нахожусь в состоянии такой сосредоточенности, которой обязаны достигать мы, актеры, чтобы спектакль удался, — тогда я не вижу ничего.

— Даже когда у вас немая роль? — с непроницаемым видом спросил Барнаби.

— Особенно тогда. Когда в роли нет слов, лишь актерская игра помогает выразить нужную эмоцию.

— Понимаю, — важно кивнул старший инспектор.

Трой, на которого ее слова не произвели никакого впечатления, записал в блокноте: «У реквизиторского стола ничего подозрительного не заметила».

— Во сколько вы пришли в театр, Роза?

— В половине восьмого. Я направилась прямо в гримерную и не покидала ее до моего первого выхода. Минут на десять в первом действии.

Барнаби еще раз кивнул, замолчал и принялся рассеянно барабанить пальцами по подлокотнику кресла. Спустя несколько мгновений Роза беспокойно заерзала. Трой, давно знакомый с приемами своего начальника, просто выжидал.

— Роза, — инспектор напряженно подался вперед, — я убежден, что во время развода вы отнюдь не радовались свободе и не желали Эсслину счастья во втором браке, а пытались всеми силами его удержать и ненавидели за то, что он вас оставил.

Роза вскрикнула и прикрыла пальцами свои нелепо накрашенные губы. Ее руки затряслись, а на лбу выступил пот. Барнаби откинулся на спинку стула и наблюдал, как теперь, когда правда открылась, актерство улетучивается, и вместо него остаются, как ни странно, нерешительность и детское смущение.