Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Конечно, — сказал Барнаби, подавляя тошноту и ободряюще улыбаясь. — Стало быть?..

— Стало быть, я сказал, — продолжал Дональд, — что лучше спросить Николаса. И не успел я договорить…

— Ни один из нас не успел договорить…

— Он в ярости ринулся прочь. И я не успел добавить: «Только он знает».

— А когда мы вернулись в гримерную, то поняли, что Эсслин ухватился не за тот конец и подумал, будто Нико и есть любовник его жены!

— И вы не попытались объяснить ему, что он ошибся?

— Кругом было полно народу, Том, — голос Клайва прозвучал укоризненно, даже возмущенно. — Не могли же мы говорить при всех.

Даже Трой, столь бесстрастно исполнявший роль подручного, что допрашиваемые иногда думали, не впал ли он в спячку, едва подавил изумленный смешок при таком поразительном образчике лицемерия. Эверарды повернулись и внимательно его оглядели. Клайв сказал:

— Он ведь этого не записал, да?

Дирдре бежала все дальше и дальше. Ей казалось, что бежит она уже несколько часов. Ее ноги болели, а яростный ветер то и дело швырял ей на лицо мокрые пряди волос. По боли в горле и заложенному носу она чувствовала, что плачет, но по ее щекам лилось столько воды, что сказать наверняка было нельзя. Промокший насквозь отцовский пиджак, который она по-прежнему прижимала к груди, казался ей тяжелым, будто свинец. Она в сотый раз смахнула волосы с лица и приостановилась под навесом у аптеки Мак-Эндрюса. Ее сердце неистово застучало, и она попыталась сделать несколько долгих, глубоких вдохов, чтобы его успокоить.

Она стояла между двумя витринами. Слева от нее громоздились груды одноразовых подгузников и сосок-пустышек «Томми Типпи». Справа от нее были выставлены оплетенные бутыли, банки с виноградным концентратом и катушки лимонно-желтых пластиковых трубок, похожих на внутренности робота. («Сам себе винодел!»)

Дирдре возвела глаза к темному грозовому небу, которое было нежно-анемоновым, когда она выходила из дома. Звезды, в своем движении нимало не озабоченные благополучием рода человеческого, сегодня показались ей особенно равнодушными. Из-за ручейков, стекавших по очкам Дирдре, звезды то там то тут выглядели размытыми, а потом становились похожими на длинные сверкающие копья.

Она обежала всю округу. Начав с Хай-стрит, она продвигалась вперед кругами, которые становились все шире. Заглянула во все магазины, побывала в «Аделаиде» и «Веселом кавалере», хотя в пивной встретить отца было наименее вероятно. В обоих заведениях ее внезапный приход и стремительный уход сопровождался взрывами хохота. Дирдре металась из стороны в сторону, одержимая мыслью, что просто не заметила его. Она представляла себе отца, старого, замерзшего, промокшего насквозь, всего на квартал впереди нее, или на сто ярдов позади, или на параллельной улице, загороженного каким-нибудь зданием или темным силуэтом деревьев.

Она дважды возвращалась домой, каждый раз тщательно осматривая все комнаты и даже садовый сарай. Во второй раз, глядя на тлеющие в кухонном камине угольки, Дирдре едва не поддалась искушению снять мокрую одежду, приготовить чаю и просто немного посидеть у огня. Но спустя несколько минут вновь ринулась на улицу; она боялась, что никогда не найдет отца, однако любовь и отчаяние заставляли ее продолжать поиски.

И вот Дирдре стояла, прижав руку к бешено стучащему сердцу, а в лицо ей впивались стрелы дождя, не дававшие сделать и шагу. Она не знала, куда теперь направиться. Перед ней вставали мучительные картины, как отец лежит где-нибудь в канаве. Или сидит, скрючившись, у какой-нибудь стены. Неважно, что она осмотрела все канавы и все стены и, если бы он был там, давно бы его обнаружила. Когда дома она увидела пустующее кресло, способность рационально мыслить покинула ее, уступив место слепой панике.

Сейчас она стояла, прижавшись лицом к холодному стеклу и заглядывая в витрину винного магазина. Неизвестно почему, но если случается какое-либо бедствие — личное или общенациональное, — то всё, чем мы в данный момент занимались (каким бы ни было это привычным и безобидным), приобретает особую, ужасающую значительность. И поэтому Дирдре до конца своих дней больше не сможет видеть заголовки статей про изготовление домашнего вина и строки, подобные этой — «Белое вино из долины Луары», чтобы ее тотчас же не захлестнул безотчетный страх.

Она еще раз обратила лицо к жестоким созвездиям. «Где-то там Бог», — подумала Дирдре. Бог, который видит все. Который знает, где теперь ее отец. Который мог бы ее направить, если бы захотел. Она сцепила пальцы и взмолилась, сбивчиво произнося полузабытые с детства фразы: «Милый Боженька… во дни и в нощи… огради меня от всякого зла…» Ее закоченевшие руки простерлись в неотступной мольбе, а просящий взгляд устремился ввысь.

Дождь прекратился, но больше ничего не изменилось. Во всяком случае, бескрайнее море переливчатых звезд выглядело еще более далеким, а молочное сияние луны — еще более нечеловечески ярким. Струйка воды, бежавшая по стеклу очков, потекла вбок; сверкающее копье превратилось в кривую ухмылку.

Девушка вспомнила многолетнее религиозное рвение своего отца. Его бесхитростную уверенность, что Господь его любит. Что Дух Божий всегда надзирает за ним и оберегает от любого зла. По ее жилам медленно начал разливаться гнев, растапливая замерзшую кровь, отогревая замерзшие пальцы. Такова награда за его веру в Бога? Впавшему в безумие, оставленному и заброшенному блуждать среди завываний ветра, под дождем, словно несчастному бесприютному привидению?

Когда Дирдре с возрастающим озлоблением вглядывалась в равнодушное небесное пространство, в ее разум проникла чудовищная, кощунственная мысль. Что, если там ничего нет? Никакого Бога. Никакого архангела Гавриила с золотистыми стопами и спасительными крыльями в двенадцать футов. Она потрясла головой (пряди волос разметались в разные стороны), пытаясь изгнать нечестивое сомнение, но безуспешно. Оно застряло у нее в душе, словно отравленный дротик, источая яд разочарования и неверия. Дирдре захлестнула волна тоски. Движимая обидою на Бога, она уже не была уверена в Его существовании. Она вышла из своего укрытия на мокрый тротуар и погрозила небу кулаком.

— Ты! — вскричала она. — Ты должен был о нем позаботиться!

Патруль, вызванный полицейским, дежурившим возле театра Лэтимера, умудрился несколько раз разминуться с Дирдре. Наконец Одри Брирли кивнула своей напарнице и сказала:

— Тормози…

Когда они вышли из машины, Дирдре перестала кричать и просто стояла с печальной покорностью, ожидая их приближения. Они мягко убедили ее сесть в машину и отвезли домой.

При виде Тима и Эйвери Трой демонстративно отодвинул стул на несколько футов. Потом сел, оборонительно скрестив ноги, распространяя вокруг себя волны мужественности и стараясь вдыхать не слишком глубоко. Как будто воздух наполнился женственными флюидами, и если бы он сделал хоть один глубокий вдох, то из крепкого мужчины превратился бы в хихикающее женоподобное недоразумение.