Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— У всякого человека должен быть адвокат, Николас, — сказал Барнаби с мягкой улыбкой. — Никогда не знаешь, когда понадобится к нему обратиться.

Примерно десять минут спустя, когда Николас надевал пальто, ему в голову пришла странная мысль. Барнаби не задал ему вопрос, который наверняка задал бы даже самый неопытный следователь. А старший инспектор, что подтверждали взбудораженные нервы Николаса, был очень опытным. Он не спросил Николаса, почему Эсслин хотел его убить. Для такого упущения должна быть причина. Юноша ни минуты не верил, что это могло произойти из-за беспечности или забывчивости старшего инспектора. Наверное, Барнаби уже знал ответ. «В таком случае, — подумал Николас, — ему известно гораздо больше моего». Он решил поглубже вникнуть в этот вопрос и направился обратно к женской гримерной.

Спустя довольно долгий срок, когда Дирдре наконец смогла с относительным спокойствием оглянуться на премьеру «Амадея» и страшные последствия, она дивилась, как много ей понадобилось времени, чтобы сообразить, где мистер Тиббс мог найти безопасность и заботу. В этом единственном месте он скорее всего и находился.

Центр дневного пребывания (Лорел-Лодж) располагался примерно в миле от главных улиц города. Каждый будний день два яично-желтых автобуса забирали стариков и инвалидов из дома и доставляли их в центр, а потом развозили обратно по домам. Поэтому мистер Тиббс знал дорогу. В сущности, она была несложной. Сначала по трассе В416 в сторону Слау, а потом свернуть на второстепенную дорогу в направлении Вудберн-Коммона. Все это расстояние можно пройти за час. Или быстрее, если бежать что есть силы, спасаясь от темных, беспричинных страхов.

Дирдре вспомнила о Центре, когда сидела на кухне, сгорбившись возле электрического камина, после того как сотрудница полиции убедила ее выпить горячего чаю и, по возможности, не волноваться. Теперь она снова оказалась на заднем сиденье патрульной машины, согретая горячим питьем, а главное — мыслью, что безнадежные и бесцельные блуждания позади, и теперь они направляются туда, где ее дожидается отец. Она постаралась держаться спокойно, зная, что ее настрой неизбежно повлияет на ситуацию, когда они встретятся.

Конечно, она не могла не волноваться. Что, если Центр закрыт и сторожа нет на месте, поэтому мистер Тиббс не смог туда войти? Это предположение грозило значительно поколебать душевное равновесие Дирдре. Ведь здание, спроектированное с таким мудрым расчетом, чтобы его обитатели получали как можно больше солнечного света, было почти полностью сделано из стекла. А что, если ее отец, в исступлении разыскивая миссис Кулидж (или Нэнси Бэнкс, которая всегда так о нем пеклась), поранил себя, колотя по толстой стеклянной стене или, того хуже, подобрал в саду камень и швырнул им в дверь? А затем попытался протиснуться между острыми краями пролома?

Дирдре заставила себя отогнать эти чудовищные образы. Но отделаться от них оказалось непросто, и, лишь когда машина подъехала к Лорел-Лодж и темное стеклянное сооружение безмятежно показалось перед ними, она испытала громадное облегчение.

Железные ворота были заперты, но войти это никому бы не помешало, потому что кирпичная стена, окружавшая территорию, была всего лишь метр высотой. Дождь прекратился, однако ветер завывал по-прежнему. Он был такой сильный, что, когда Дирдре крикнула: «Папа, ты где? Это Дирдре», ветер заглушил ее слова. Констебль Уотсон с фонариком руке проверил все двери и окна, крича: «Мистер Тиббс», как показалось Дирдре, чересчур приказным, даже угрожающим тоном. Он скрылся за боковой стеной здания и посветил фонариком сквозь пять прозрачных помещений: мастерскую, кухню, комнату отдыха, канцелярию и столовую. Потом вернулся и объявил: «Его нигде нет», а Дирдре, не расслышав, крикнула в ответ: «Да, да… он где-то здесь».

Она обвела рукой окружающий сад, и констебль посветил фонариком вслед ее движению. Луч света яркой дугой скользнул по газонам и кустарникам. Ярко-зеленые кипарисы, шумно колыхавшиеся, словно морские волны, проступили из темноты и скрылись, когда луч фонарика переместился дальше. Подготовленные к зиме цветочные клумбы напоминали пустые коричневые впадины, а лавровые кустарники поскрипывали от резких порывов ветра. (Дирдре всегда ненавидела лавры. Они такие неказистые и угрюмые, а их жесткие пятнистые листья навевают мысли о чуме.)

Она схватила Уотсона за руку, выдохнула: «Нужно искать» — и потащила его к темневшим поблизости кустам. Он упирался, и Дирдре хотела было удвоить усилия, когда яростные завывания ветра прекратились. Растревоженные деревья еще некоторое время шелестели и поскрипывали, а потом наступила тишина.

Неожиданно — ведь они были в полумиле от ближайшего жилья — залаяла собака. Затем раздался еще один звук, в котором, хотя его и скрадывала гряда кипарисов Лейланда, безошибочно угадывался человеческий голос. Голос кого-то призывал, но не панически и испуганно, а звучно и воодушевленно, словно городской глашатай. Дирдре простонала: «Озеро!» — и ринулась в направлении, откуда раздавались возгласы. Ее спутник устремился следом, пытаясь посветить ей фонариком, но она бежала так быстро и такими причудливыми зигзагами, что он не мог за ней поспеть. Один раз она споткнулась, упала на цветочную клумбу, вскочила, и ее руки и одежду облепила грязь.

В сущности, озеро было не озером, а прудом. Широким естественным углублением, которому придали прямоугольную форму, а по краям выложили каменной кладкой и обсадили тростником и прочей растительностью. Летом здесь разрешали плавать на лодках, а вокруг селились разные птицы и другая мелкая живность. Неподалеку стояла бетонная постройка, обнесенная высокой сетчатой оградой с прикрепленным знаком. Знак представлял собой желтый треугольник с изображением молнии, под которой лежал человек, и надписью: «Не подходить! Опасно для жизни!». Когда Дирдре приблизилась, луна, такая белая, что в морозном воздухе отливала синевой, выплыла из-за темной тучи и осветила удивительное зрелище.

Мистер Тиббс, неподвижно выпрямившись, стоял в лодке без весел на самой середине пруда. Его руки были широко раскинуты, а ладони почти точно накладывались на идеально круглое отражение луны, так что казалось, будто он держит в руках какой-то новый, таинственный мир. Брюки и рубашка мистера Тиббса были изодраны, волосы взъерошены, а плечи и грудь — исцарапаны и окровавлены. На его лице, обращенном к небу, был написан такой блаженный восторг, как будто он видел потоки божественного света, изливающиеся прямо из райских врат.

Мистеру Тиббсу внимал лишь один слушатель. Весьма потрепанный, коричнево-белый беспородный пес с неожиданно роскошным хвостом. Он сидел на берегу, вытянувшись в струнку, склонив голову набок и навострив уши. Не обращая на внезапно появившихся людей никакого внимания, он не сводил глаз (коричневых и блестящих, словно каштаны) с видневшейся в лодке фигуры.