Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Несомненно.

— Но ведь не вы отклеили ленту?

— Только потому, что первой до этого не додумалась.

«Смелая дамочка», — подумал Трой.

— Вы с Эсслином пришли в театр вместе?

— Да. Я сразу направилась в гримерную. Переоделась и загримировалась. Меня всю трясло. Спросите у Джойси.

— Что произошло во втором действии? — спросил Барнаби, понемногу подбираясь к сути вопроса.

— Этот подонок чуть не сломал мне спину.

— Насколько я понимаю, незадолго до этого он узнал, что вы завели роман.

— Роман?! — На лисьем личике Китти боролись за первенство испуг, возмущение и понимание. — Так вот из-за чего он взбесился? Но откуда, черт побери, это стало ему известно?

— Вас видели.

— Чудесно. Вот сволочи, — она сердито взглянула на Барнаби. — И где меня видели?

— В осветительной ложе.

— Вот умора. — Китти хрипло и сдавленно хихикнула. — Бедняга Тим. Он будет в ярости.

— Не соизволите ли вы рассказать мне, кто ваш любовник?

— Но… — Она внезапно замолчала, и на ее лице появилось настороженное и задумчивое выражение. — Пожалуй, нет. Вы явно отлично знаете свое дело. Уверена, к завтрашнему вечеру вы разузнаете, как его зовут, что он ест на завтрак и какой у него размер носков. Не говоря уже о длине…

— Да, хорошо, Китти, — перебил ее Барнаби, заметив веселый и одобрительный взгляд своего сержанта.

— Во всяком случае, это было не то, что вы называете романом. Никаких особенных чувств. Скорее просто шалость… сплошное легкомыслие.

— Думаете, ваш муж считал так же?

— Я не думала, что муж узнает, Богом клянусь!

— По-вашему, кто ему рассказал?

— Скорее всего, его дружки-сплетники. Для них нет большей радости, чем копаться в чужом белье. С их слов он и пересказывал все сальные истории.

— Насколько я понимаю, после той чудовищной сцены вы некоторое время постояли за кулисами…

— Не сказать, что долго.

— А потом подошли к реквизиторскому столу. На подносе стояла миска с мыльной водой, а рядом лежала бритва.

— Я остановилась там всего на секунду.

— Секунды бы вам хватило, — сказал Барнаби. — Очевидно, что кто бы ни содрал клейкую ленту с бритвы, он унес ее с собой. А почти единственное место, где можно было спокойно все это проделать, — туалетная кабинка, которая запирается изнутри. — Его голос зазвучал резче. — Насколько я понимаю, было это в женском туалете, где Дирдре вас и обнаружила.

— А где, по-вашему, она должна была меня обнаружить? В мужском?

— И вы тогда сказали, что, если Эсслин еще тронет вас хоть пальцем, вы его убьете.

Китти вытаращила глаза и побледнела.

— Миленькое дело! Сплетники. Шпионы. А теперь еще и эта чертова доносчица. Погодите, я до нее доберусь.

— Это не Дирдре, — быстро проговорил старший инспектор, чувствуя, что он должен по крайней мере избавить несчастную девушку от потоков брани. — Вас подслушали. За кулисами.

— Да? Вот как? — Китти быстро восстановила самообладание. — Вы сами видели, что произошло на сцене. Что, по-вашему, я еще могла сказать? «Давай делать это почаще?» Черта с два!

В ее голосе слышались металл и напускная храбрость. Барнаби вспомнил кокетливые, полные обожания взгляды, которые она устремляла на мужа, и другие ее ужимки, и слегка усомнился в общепринятом мнении, что Китти скверная актриса.

— Во всяком случае, — продолжала она, и ее глаза проницательно блеснули, — если бы я пошла в туалет, прихватив с собой бритву, навряд ли стала бы кричать во всеуслышание, что собираюсь его убить.

— Случались и более странные вещи. Вы могли совершить двойной блеф. Допустим, именно так вы и рассуждали.

— Бросьте, Том. Вы меня знаете. Я не такая умная.

Они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Китти, чьи васильковые глаза потемнели от злости, думала, что непременно выяснит, кто подсмотрел за ней в осветительной ложе, и тогда он пожалеет, что родился на свет. Барнаби размышлял, неужели она действительно не знает, из-за чего Эсслин вдруг разъярился. Неужели она вправду просидела на складе декораций добрых два часа (он сверил время) вместе с Николасом, который тоже испытал на себе гнев Эсслина, и не пришла ни к каким выводам? Они наверняка это обсуждали. Другое дело, если Эверарды держали рот на замке. Интересно, Китти завела интрижку от скуки? Или расчетливо подцепила финансово обеспеченного пожилого мужа, чтобы потом от него избавиться? Решение отклеить ленту возникло спонтанно? Или это было заранее обдуманное намерение? «Если так, — спросил себя Барнаби (в ближайшие дни он будет снова и снова задаваться этим вопросом), — то с какой стати нужно было делать это во время премьеры?» Он заметил, что Китти подалась вперед на стуле.

— Вы не повесите это на меня, Том, — твердо сказала она.

— Я не собираюсь «вешать» это на кого бы то ни было, Китти. Я собираюсь докопаться до правды. Имейте это в виду.

— Не понимаю, о чем вы. Мне скрывать нечего.

Но ее щеки внезапно зарделись, и она не смотрела на него.

— Тогда вам нечего бояться.

После продолжительной паузы, во время которой Китти пришла в себя в достаточной мере, чтобы еще раз скользнуть сонным взглядом в сторону Троя, она поднялась на ноги и сказала:

— Ладно, если на этом все, то женщине в моем положении уже давно пора отправляться в свою одинокую постель.

— Ну и девица, — сказал Барнаби, когда дверь за ней закрылась.

— За джин с тоником готова с кем угодно, — пробормотал сержант, с надеждой заучивая наизусть телефонный номер, записанный сверху над показаниями Китти. Потом добавил: — Наверное, они действуют заодно. Она и ее хахаль.

— Меня тоже посетила такая мысль.

Трой пробежал глазами свои записи и спросил:

— Что теперь, сэр?

Барнаби поднялся и взял пальто.

— Идемте разыщем большого белого вождя.

Не успел Барнаби войти на склад декораций, как Гарольд, пылая гневом, подскочил к нему, словно с цепи сорвался.

— Вот и вы! — вскричал он, как будто обращаясь к парочке непослушных детей. — Как вы посмели задерживать меня, пока допрашивали всех остальных? Ведь это не потому, что вам неизвестно мое положение. Я еле сдерживался, когда на глазах у всех меня игнорировали, будто… будто мальчика на побегушках!

— Извините, что доставили вам неудобство, Гарольд, — успокаивающим тоном сказал Барнаби. — Пожалуйста… сядьте.

Он указал на грубо сколоченную беседку, украшенную пыльными бумажными синими розами. Неохотно, с трудом подавляя гнев, Гарольд уселся.

— Видите ли, — продолжал старший инспектор, — у каждого из допрашиваемых была своя версия событий. Иногда их свидетельства друг друга дополняли, иногда противоречили друг другу, но мне было нужно, чтобы в конце высказался кто-нибудь, кто знает труппу вдоль и поперек. Кто-нибудь прозорливый, умный и наблюдательный, кто помог бы мне свести воедино всю информацию и, возможно, разглядел бы в этом чудовищном происшествии, так сказать, основополагающий мотив. Вот почему я оставил вас напоследок. — Он участливо взглянул на Гарольда. — Думал, вы догадаетесь.