Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

Эйвери, почувствовав недружелюбное отношение, стал, как обычно, чересчур угодливым, даже пытался заискивать. Тим спокойно переставил стул таким образом, что оказался спиной к сержанту, и не обращал на него внимания на протяжении всего допроса. На первый вопрос Барнаби они ответили, что пришли в театр в половине восьмого, поднялись в буфет и выпили по стаканчику «Кондрие» в компании Николаса, который пил тоник. Потом слонялись возле гримерных, как выразился Тим, «расточая фальшивые любезности». Бритву они не трогали и не видели, чтобы кто-нибудь это делал. Без десяти восемь они вошли в осветительную ложу и остались в ней.

— В антракте вы, конечно, выходили?

— Вроде… нет… — ответил Эйвери.

— Даже чтобы выпить?

— У нас было свое вино. Тим не любит «Кенгуриную месть».

— Выходит, я тогда обознался?.. — вкрадчивым голосом спросил Барнаби.

— А! Я выбегал в туалет, — сказал Тим. — Когда буря миновала.

— Да. Освещение было роскошным.

— Наша лебединая песнь.

— Вы выходили в туалет для актеров, который за кулисами, или для зрителей? — спросил Барнаби.

— Для актеров. В зрительский была очередь.

— Как вы думаете, — продолжал Барнаби, — по какой причине кто-то желал зла Эсслину?

Эйвери задергался, словно птенец, который пытается оторваться от земли. К несчастью, он посмотрел на Троя и получил в ответ такой ядовитый и неприязненный взгляд, что ему понадобилось целых пять минут, чтобы прийти в себя. Он нервно затараторил:

— Эсслин был непростым человеком. Хотел, чтобы все с ним считались, и все с ним считались. Кроме Гарольда, конечно. Мне самому он очень нравился…

— Ради всего святого, Эйвери! — прервал его Тим. — Мы оба вне подозрений. Мы были в осветительной ложе. Не надо нести околесицу.

— Ой… — Эйвери явно смутился, потом с облегчением вздохнул. — Я об этом не подумал. Как говорится: «Уф», — он обтер лоб изумрудно-зеленым узорчатым платком. — Ладно, если уж на то пошло, то я не стану отрицать, что считал Эсслина полнейшим дерьмом. Как и все остальные.

Тим засмеялся и почувствовал у себя на пояснице взгляд Троя, острый словно клинок.

— Некоторые больше, чем остальные, верно? — спросил Барнаби.

— Ну… Людям часто не хватает смелости, чтобы это показывать.

— Или беспечности.

— Прошу прощения? — Эйвери выглядел озадаченным, но заинтересованным, словно щенок, который не совсем понимает, какой трюк должен выполнить, но попробовать готов.

— Он имеет в виду, — сухо проговорил Тим, — что такое дело надо планировать заранее.

Троя задело, как быстро Тим Янг уловил суть. Его собственные мыслительные процессы были гораздо медленнее, хотя ему нравилось думать, что в конце концов он всегда приходит к верному выводу. «Гомики — довольно неприятный народ, — повторил он про себя, постукивая ручкой по блокноту, — а уж умные гомики…»

— Вы бы не хотели высказать предположение, кто виноват?

— Конечно, нет, — сказал Тим.

— Эйвери?

— Ой… — Эйвери, как будто ему неожиданно предложили произнести речь, привстал на стуле, потом снова опустился. — Ну, я бы подумал на Китти. То есть ей навряд ли нравилось быть замужем за Эсслином. Он был в два с лишним раза старше ее, и примерно такой же веселый, как вечеринка у тонтон-макутов [70] Тонтон-макуты — ультраправое политическое объединение на Гаити. . И разумеется, с появлением ребенка у них начались бы новые неприятности.

— Да? Почему?

— Эсслин был таким ревнивым. Он бы не потерпел, чтобы в центре внимания находился кто-нибудь другой, а ведь за детьми надо постоянно присматривать. По крайней мере, — добавил он, как показалось Барнаби, с легким сожалением, — насколько я понимаю.

— Вы знали, что она завела роман?

— Нам рассказал Николас, — Эйвери покраснел и довольно вызывающе взглянул на своего партнера. — Но я ее в этом не виню.

Больше ничего полезного ни тот, ни другой сообщить не могли, поэтому Барнаби их отпустил, а как только закрылась дверь, повернулся к сержанту и сказал:

— Ну, Трой? Есть идеи?

Трой понимал, что его мнения о гомосексуалистах сейчас никто не спрашивает. Во время прошлогоднего расследования в Бэджерс-Дрифте, когда им попался один особо мерзкий представитель этой породы, предложение Троя изолировать подобных типов от общества встретило весьма холодный прием. Его начальник бывает довольно странным. Порой он тверд как железо. Тверже многих крутых парней, которые думали, что им все нипочем, и теперь мотают срок. Но и у него есть свои слабости. Он не осуждает и не порицает то, что у всех вызывает презрение. «Вероятно, надо сделать поправку на возраст», — подумал Трой.

— Я полагаю, сэр, что их трудно в чем-либо заподозрить. Если, конечно, покойный не был голубым, из-за чего его бабенка и ходила на сторону. Но судя по тому, что я слышал, у него никогда не было недостатка в женщинах.

Барнаби кивнул:

— Да. Не думаю, что в его гетеросексуальности стоит сомневаться.

— А эти Эверарды — ну… просто двое мелких гадких прилипал.

— Кажется, таково общее мнение. Ладно, теперь допросим Николаса.

Сержант остановился на полпути к выходу.

— Что я скажу их так называемому режиссеру? Каждый раз, когда я приходил и вызывал кого-нибудь другого, он готов был из штанов выпрыгнуть.

— Скажите ему, — усмехнулся Барнаби, — скажите ему, что главные фигуры всегда вступают в игру последними.

Сотрудники оперативного отдела закончили работать за кулисами и принялись за сцену. Чтобы сэкономить время, Колина и Дэвида Смаев отпустили домой и велели явиться на следующее утро в отделение. Барнаби допрашивал Николаса.

Он всегда испытывал симпатию к этому пареньку и быстро понял, что Николасу нравится драматизм ситуации, хотя он этого и стыдится. «В отличие от других членов труппы, — подумал Барнаби, — которым тоже нравится происходящее, но стыда они и близко не ощущают». Убедившись, что Николасу ничего не известно о каких-либо манипуляциях с бритвой, старший инспектор спросил, есть ли у него предположения, из-за чего кто-то желал зла Эсслину.

— Вы ведь никогда не играли с ним на одной сцене, правда? — пошутил Николас с натянутой улыбкой. Он был весь красный от нервного напряжения и беспокойства.

— Советую держать при себе подобные остроумные замечания, — сказал Барнаби. — Сегодня здесь погиб человек.

— Да… конечно. Извините, Том. Это я на нервной почве… наверное, приступ паники.

— А что вызывает у вас панику?

— Ничего… ничего…

Старший инспектор молчал, устремив на Николаса бесстрастный взгляд. Потом переглянулся с сержантом Троем. В этом взгляде можно было прочесть все что угодно. Трепещущий от страха Николас почувствовал, что его позвоночник превращается в студень.