Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Даже не думайте, Гевин.

— После семи я свободен, сэр. Мог бы что-нибудь разузнать.

— Единственное, что вы можете разузнать, — это как лишиться повышения. Идемте, займемся делом.

Они вошли в небольшую комнату, интерьер которой состоял из письменного стола на двух тумбах, книжных полок и пары кресел.

— Что мы ищем? — спросил Трой.

— Что-нибудь. Что угодно. Особенно личное.

Ни один из ящиков письменного стола не был заперт, но их содержимое оказалось скудным и малоинтересным. Страховые бумаги. Документы на «БМВ». Закладные и различные счета. Банковские выписки, свидетельствующие о долговременных поручениях и умеренных ежемесячных переводах с депозитного счета. Барнаби отложил все это в сторону. Также обнаружилось несколько туристических брошюр. Потом они осмотрели и перетрясли книги (все больше по бухгалтерскому учету, за исключением собрания сочинений Диккенса, которое выглядело, как будто его никогда не открывали, не говоря о том, чтобы читать), но оттуда не выпало ни подозрительного письма, ни разоблачительной billet doux [83] Любовная записка ( франц. ). .

В гардеробной Эсслина и остальных комнатах также ничего не обнаружилось. Когда они готовились уезжать, Китти в черном спортивном костюме крутила педали велотренажера. Она вышла в прихожую проводить их. Девушка распустила волосы, и они, будто светлая парча, ниспадали ей на плечи.

— Прекрасный дом, — сказал Трой с дружелюбной улыбкой, как будто бы делая вклад в банк с расчетом на будущее.

— Чересчур большой для маленькой меня, — ответила Китти, открывая входную дверь. — Завтра я выставляю его на продажу.

— Для начала следует убедиться, что он действительно принадлежит вам, — сказал Барнаби.

— Что вы имеете в виду? Все переходит ко мне как к ближайшему родственнику.

— Широко распространенное заблуждение, Китти. — Взглянув на ее внезапно застывшее лицо, Барнаби сочувственно похлопал ее по руке. — Уверен, Эсслин оформил все должным образом, но я бы на вашем месте заглянул к поверенному.

Он вышел, и сержант хотел было двинуться за ним, когда Китти ухватила его за рукав.

— Забавно, что ваша фамилия Трой, да?

— Почему, миссис Кармайкл? — Даже сквозь толстую ткань он почувствовал тепло ее пальцев.

— Потому что «Трой» похоже на «Трою». А мое второе имя — Елена, — ответила она с лукавой улыбкой.

— Постойте! Постойте!

Барнаби остановил Колина на первых же словах, попросил чаю и говорил об отвлеченных предметах, пока не принесли чашки. Потом молча смотрел, как Колин энергичными движениями размешивает три кусочка сахара, и только затем придвинул к себе блокнот и карандаш.

— Чай нормальный?

— Да, спасибо.

Дожидаясь старшего инспектора, Колин сосредоточенно и напряженно думал, как будет сознаваться в своей виновности. Такой спокойный прием его несколько смутил.

— Чего вы ожидали, Колин? — спросил Барнаби. — Что я закую вас в кандалы?

Колин Смай потупился. И в глубине души почувствовал внезапную тревогу, поняв, что его мысли так легко прочесть. Он изо всех сил попытался успокоиться. Напустить на себя непроницаемый вид.

— Конечно, нет, — он нервно сглотнул. — Я знал, что мне предложат чаю. Я часто видел это по телевизору.

— Ну да. До выхода «Автомобилей Z» [84] Английский полицейский телесериал, выходивший в 1962–1978 гг. всех держали на хлебе и воде.

Колин почувствовал, что должен засмеяться или, по крайней мере, улыбнуться. Наступила долгая пауза. Чего они ждут? Колин нервно прочистил горло и отхлебнул чаю. Вот как они ломают людей. Испытание тишиной. Но зачем его ломать? Разве он не явился с повинной? Почему бы ему не сказать все начистоту? Колин больше не мог молчать:

— Эти мысли не давали мне покоя, Том.

— По поводу бритвы?

— Я чувствовал, что не смогу… эм-м… жить в ладу с самим собой, поэтому… я пришел сознаться…

— Понятно. — Барнаби серьезно кивнул, но, как заметил Колин, ничего не записал у себя в блокноте. — И почему вы это сделали?

— Почему?

— Полагаю, такой вопрос вполне логичен?

— Да, конечно. — В голове у Колина заметались мысли: «Почему? Боже! Какой же я дурак! Надо было придумать мотив заранее». — Потому что… он плохо относился к Дэвиду… глумился и насмехался над ним на репетициях. Унижал его. Я… решил, что следует преподать ему урок.

— Довольно жестокий урок.

— Да…

— Можно сказать, несоизмеримо жестокий.

Барнаби взял ручку.

— Я не ожидал, — голос Колина зазвучал тверже. — Он обращался с Дэвидом, как настоящий подонок.

— Он со всеми обращался, как настоящий подонок.

Колин ничего не ответил, и Барнаби продолжил:

— Ладно, чего вы не ожидали?

— Что он… умрет.

— Бросьте, Колин. Для чего, по-вашему, на лезвие наклеили два слоя ленты? Что, по-вашему, могло случиться, если бы их отклеили, а Эсслин потом провел бритвой себе по горлу? Если вы имели мужество прийти и сознаться, то, по крайней мере, имейте мужество признать, что понимали, какими будут последствия. — Хотя Барнаби почти не повысил голоса, Колину он показался настоящим громовым раскатом, который, отразившись от стен, ударил ему прямо в барабанные перепонки. — Ну и когда вы отклеили ленту?

— После того как Дирдре проверила бритву.

— Разумеется. Но когда именно?

— Вы имеете в виду время?

— Конечно, я имею в виду время!

— Эм-м… думаю, после того как она объявила, что до начала остается полчаса… да. Точно. Стало быть, между половиной и без двадцати восемь.

— Довольно ловко, не правда ли? Ведь вокруг наверняка было немало народу.

— Нет. Дирдре ушла наверх за своими помощниками. А актеры еще сидели в гримерных.

— И где вы это сделали?

— Простите?

— Где?

— На складе декораций.

— Вам пришлось поторопиться. Чем вы воспользовались?

— Складным ножиком.

— Тем, который был за кулисами?

Колин смутился. Он подумал об отпечатках пальцев. Наверняка за кулисами полным-полно его отпечатков, но почем знать?

— Нет. Я использовал свой.

— Он был у вас при себе?

— Нет, в мастерской.

— А с лентой что вы сделали?

— Просто… скомкал ее.

— И оставили там?

— Да.

— Стало быть, если мы туда пойдем, вы ее нам предъявите?

— Нет! Потом… когда я понял, как все ужасно… я выбросил ее. Смыл в унитаз.

— Понятно, — сказал Барнаби и кивнул. Потом откинулся на стуле и принялся глядеть в окно, за которым проплывали темно-серые тучи.

Колин тоже слегка откинулся. Его дыхание почти выровнялось; сердце перестало бешено колотиться. Уже неплохо. Теперь ему нужно запомнить все, что он только что сказал (блокнот Барнаби был весь исписан какими-то загогулинами), и придерживаться этого. Ничего сложного нет.