Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Вы уверены, что он возился именно с бритвой?

— А что еще он мог делать, Том? Озирался по сторонам, чтобы убедиться, что никто его не видит. Нагибался над реквизиторским столом. К тому же он и впрямь ходил в туалет, а потом вернулся обратно.

— Но вы не видели, чтобы он трогал бритву?

— Не видел. Я был с другой стороны сцены, за камином. А он стоял ко мне спиной… — Колин поднял глаза, и в его голосе прозвучала слабая надежда. — Вы думаете, Том… Вы думаете, я обознался?

— Я думаю, что нам лучше не торопиться с новыми умозаключениями. Сосредоточимся на одном. Послушаем, что скажет Дэвид, когда придет сюда.

— Дэвид… сюда… О боже! — Колин в ужасе вскочил со стула.

— Сидите, — раздраженно сказал Барнаби. — Вы являетесь сюда и делаете ложное признание. Поскольку вы не умственно отсталый, совершенно ясно, что вы кого-то выгораживаете. Есть только один человек, ради которого вы готовы на это. Очевидно, нам нужно поговорить с этим человеком. — Раздался звонок. — А вот, полагаю, и он.

Когда дверь открылась, Колин сразу сгорбил плечи и снова закрыл лицо руками. Он не смотрел на Дэвида, когда тот почти что вбежал в кабинет и бросился к отцу.

— Папа, что такое? Что ты здесь делаешь? — Не получив ответа, он обратился к Барнаби: — Том, объясните, что происходит?

— Ваш отец только что сознался в убийстве Эсслина Кармайкла.

— Сознался в убийстве? — Дэвид Смай ошалело уставился на Барнаби, потом опять повернулся к скрючившемуся на стуле отцу. Он попытался приподнять его голову, чтобы увидеть лицо, но Колин издал яростный звериный крик и крепко стиснул голову руками.

Дэвид выпрямился и сказал:

— Не верю. Просто не верю.

— И я не верю, — сухо ответил Барнаби.

— Но тогда… почему? В чем дело? Папа! — он потряс отца за руку. — Взгляни на меня!

— Он кого-то защищает. Или думает, что защищает.

— Какая глупость… Что за игру вы затеяли?! — в голосе Дэвида прорывалась паника. — Но… если вы знаете, что он лжет. Том… значит, все хорошо, правда? То есть… все хорошо?

— В некотором смысле.

— В каком таком «некотором смысле»?

— Ради кого, по-вашему, он был готов отправиться за решетку?

Дэвид нахмурился, и Барнаби увидел, как по его лицу чередой проходят недоумение, зарождающееся подозрение и недоверие. Недоверие задержалось дольше всего.

— Вы хотите сказать… он думает… что это я ?

— Именно.

— Но из-за чего я стал бы убивать Эсслина?

Барнаби слышал эту фразу (менялись только имена) за свою карьеру множество раз. В ней звучали то наглый вызов, то невинное удивление, то легкая обида, то глубокое негодование, то уязвленное самолюбие, то пронизывающий страх. Но никогда еще он не видел такого абсолютного ошеломления, какое отпечаталось на лице Дэвида Смая.

— Согласно общему мнению, — ответил старший инспектор, — из-за вашего романа с Китти.

Лицо Дэвида приняло такое недоуменное выражение, что казалось, будто его хватили обухом по голове. Он покачал головой из стороны в сторону, словно пытаясь оправиться от последствий удара.

— На вашем месте я бы присел, — посоветовал Барнаби.

Дэвид рухнул на стул и сказал:

— Наверное, произошла ошибка.

Колин поднял голову, и в его взгляде уже не было прежней мучительной боли.

— Вас видели за кулисами, когда вы занимались чем-то подозрительным, — сообщил Барнаби. — Примерно за пятнадцать минут до начала спектакля.

Дэвид побледнел.

— Кто видел?

— Мы получили эти сведения анонимно. А подобные вещи нуждаются в тщательной проверке.

— Конечно. — Дэвид некоторое время помолчал, потом произнес: — Я был уверен, что рядом никого нет.

— Ты не обязан больше ничего говорить! — воскликнул Колин. — У тебя есть права! Я свяжусь с адвокатом…

— Мне не нужен адвокат, папа. Я не сделал ничего такого страшного.

— Можно, наконец, узнать, что именно вы сделали? — резко бросил старший инспектор. — Мое терпение стремительно иссякает.

Дэвид сделал глубокий вдох.

— Эсслин рассказал нехорошую историю про отца Дирдре. Это было жестоко. Все смеялись, и я знал, что она это слышала. Она как раз была на лестнице. Потом я видел, как она проверяла звуковой пульт и плакала. Я разозлился. Когда она пошла наверх за своими помощниками, я взял чистящий порошок из мужского туалета и обсыпал пирожные, которые он ест в первом действии. Знаю, это было глупо и по-детски. Но мне все равно. Я бы сделал это снова.

Барнаби посмотрел на упрямое лицо Дэвида, а потом перевел взгляд на его отца. На глазах у старшего инспектора лицо Колина разительно переменилось — просветлело и разгладилось, словно у ребенка. Теперь оно выражало безудержную радость и полнейшее счастье.

— Я не знал, что ты увлекся этой девицей! — весело воскликнул он.

— Я не «увлекся» ею, папа. Я уже давно в нее влюблен. Я же тебе говорил.

— Что?..

— Мы разговаривали о ней на прошлой неделе. Я сказал тебе, что влюблен в одну девушку, но она несвободна. Вчера мы тоже это обсуждали.

— Ты имел в виду Дирдре ?

— А кого же еще? — Дэвид по очереди посмотрел на отца и на Барнаби. Его лицо посуровело. У него был вид человека, надо которым подшутили, воспользовавшись его неопытностью. — Не знаю, кто распустил слух, будто у меня что-то с Китти. — Барнаби пожал плечами и улыбнулся, а Дэвид возмущенно продолжал: — Ничего смешного, Том. Что, если это дойдет до Дирдре? Не хочу, чтобы она считала меня этаким Дон Жуаном. — Представив Дэвида с его открытым лицом, честными голубыми глазами и бесхитростной душой в образе Дон Жуана, Том намеренно закашлялся, чтобы спрятать улыбку. — Что до тебя, папа… — Колин, который выглядел смущенным и пристыженным, но в то же время сиял от радости, заерзал на месте. — Как ты обо всем этом узнал?

— В том-то и дело, — вмешался Барнаби, прежде чем Колин успел ответить. Хотя тот вряд ли нашелся бы, что сказать. — Боюсь, вопросы, которые мы задавали вашему отцу, заставили его несколько поторопиться с выводами.

— Вот глупый, — ласково сказал Дэвид. — Не знаю, как тебе такое взбрело в голову.

— Я и сам не знаю, — ответил Колин. — Ладно… — Он поднялся с места. — Мы можем… можно нам идти?

— Жду не дождусь, как бы от вас отделаться.

— Вообще-то, Том, — нерешительно произнес Дэвид, — я бы хотел рассказать еще кое-что. Настолько неопределенное, что вчера я об этом не упомянул, но потом я подумал и… пока я здесь…

— Выкладывайте.

— Это такая мелочь. Надеюсь, вы не рассердитесь.

— Я страшно рассержусь, если вы не поторопитесь.

— Хорошо. Вы знаете, что в конце спектакля я всегда держал поднос со всеми этими бритвенными принадлежностями. Но во время премьеры произошло что-то странное.

— И что же?