Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Илья поскребся в кубрик к девчонкам.

— Погодите, — донесся тихий девичий голос.

Он приоткрыл было дверь, заглянул в полутьму.

— Я так, случайно шел мимо; узнал, кто-то тут у вас болеет.

Дверь перед ним резко захлопнулась.

— Кто же это на паруснике слухи распускает? — Глухой шепот у Кати был за дверью строгим: мол, ходят тут всякие…

— Петрович мимоходом сообщил, что собирался к вам заглянуть с инспекцией: вроде как Настя плохо себя чувствует. — Оправдывался визитер.

— А тебе какое дело? Ты же не доктор.

— У меня мед есть. — Илья в нерешительности потоптался у дверей.

— Ну, заходи, раз уж пришел. — Из темноты проявилось лицо Кати. — Настя и вправду расхворалась, температура у нее. Где мед? — Отвернувшись от застрявшего в дверях гостя, пояснила иронично в темноту каюты: — Девчонки! Беспокоятся о нас. — Голос у неё внезапно потеплел. — Мы сейчас, подруженька наша, чаю тебе с медом сделаем. Ты же хочешь чаю с медом, правда, Настюха? И пойдешь у нас быстренько на поправку…

Ольга сбегала к баку с кипятком, что стоял в кубрике рядом с дневальным. Илья между тем быстренько сгонял к себе в каюту за баночкой меда. Сели пить чай. Гость скромно примостился на краешке стула, держал чашку в ладонях, будто грел ее.

Настя и правда была какая-то серая; ее черные цыганские глаза потухли, будто покрылись пеплом. На чуть подернутом оспинками от подростковых прыщиков узком лобике появилась испарина. Улыбка хоть и поселилась навечно на ее лице, но была сейчас какая-то вымученная.

Маша, намазывая на галетное печенье тонким слоем янтарь меда, серьезно рассуждала:

— Вот видишь, Настя, слухи все равно дойдут до ушей Владимира Петровича.

— Если вы не проболтаетесь, — слабо отбивалась Настя.

Ольга хихикнула. Это была девушка небольшого роста, похожая на подростка, притом мужского пола: вторичных половых признаков за ее робой не угадывалось совершенно. Была она угловатая и чуть медлительная, но, когда начинала говорить, сразу расцветала и хорошела. Тараторила она — будь здоров.

— Ты посмотри! — Она подтолкнула плечом самую строгую среди подруг, Катерину. — Мы проболтаемся? Сама упала в обморок в наряде, а мы проболтаемся. Видел четвертый помощник. Видели мальчишки из восемнадцатого кубрика… — И затараторила так быстро, что добрая половина ее речи благополучно проскочила мимо ушей Ильи.

Маша на нее шикнула:

— Ладно, не шуми! Это она так, переживает. — Попыталась она успокоить приболевшую подругу.

— Ага, — Настя отодвинула недопитую чашку с дымящимся зеленым чаем, — вам хорошо… А вдруг меня спишут на берег из-за температуры?

— А какая температура? — Илья поинтересовался, чтобы поддержать разговор у постели больного. — У меня мама, между прочим, главврач поликлиники.

Маша брызнула взглядом своих голубых глаз в его сторону:

— Главное сбить не получается.

Катя, опять вдруг перешла на шепот.

— Вы вот что, товарищ эскулап, никому не болтайте только, ладно? Тридцать девять уже, однако. — Она трагически вздохнула. — Понаблюдаем еще до завтра конечно, может кризис и минует, и пойдем мы быстренько на поправку. Да, Настёна?

— Вы чего, обалдели? — Встрепенулся, тревожась, Илья. — Надо позвать срочно врача; может, укол какой сделать, таблетки…

Настя тихонечко, жалобно кашлянула из своего закуточка.

— Таблетки я пью, мне мама дала с собой. Не надо врача. Тогда точно спишут на берег. Я этого Петровича знаю. А мне никак нельзя. Мне тогда плавпрактику не засчитают.

«Вот дура! — подумал Илья. — При чем тут плавпрактика, море-океан, качка эта, когда речь идет о самочувствии, о здоровье? Неужели можно так любить море, чтобы думать не о себе любимом, а о том, сдашь ты плавпрактику или нет? Ненормальные!»

У Насти закипали слезы в уголках глаз.

— Ты вот пей, — Катя строго, по-матерински смотрела на подругу, — всё будет хорошо. Мед, он очень полезен при простудных заболеваниях. Я знаю.

Она была среди них всегда главной, вроде учительницы; защищала от поползновений пацанов, всегда стояла на первой линии обороны девичьей чести. При ней даже отъявленные хохмачи, хулиганы и сквернословы утихали на время. Была в этой угловатой девушке какая-то не по годам мудрость и серьезность. И все приняли ее главенство сразу же, еще при первом знакомстве, когда они поступили на первый курс.

Пока девчонки пили чай, Илья наблюдал за ними. Так как настольная лампа освещала только стол, а весь кубрик утонул в полутьме, ему было довольно легко разглядывать их, оставаясь незамеченным. С особенным интересом он наблюдал из полутьмы, как руки Маши не спеша доставали из плотно уложенных друг на друга пластушек галетного печенья одно из них, как она с каким-то ребячьим восторгом смотрела, как из ложечки на поверхность печенья тоненьким ручейком прямо на середину стекает жидкое золото майского меда. Наблюдал, заворожено, будто руки девушки — руки не курсанта Фуфаевой, а заезжего иллюзиониста, совершающего некий магический ритуал. Смотрел и не мог оторвать взгляда.

— Эй, журналист! — Ольга опять хихикнула. — Девчонки, он совсем малахольный. Раз пришел в гости, не молчи. Расскажи нам, что ты пишешь?

«Надо же, всех интересует, что я пишу. Если бы вы знали…» — усмехнулся он про себя, вспомнив, что именно сегодня в своем дневнике закончил лирическую часть про Машу. — Илья, наконец, оторвал свой взгляд от Машиных рук, глянул на нее украдкой. У него было непреодолимое желание взять ее ладони в свои! Хоть ненадолго, хоть на мгновение.

— А хотите, я вам погадаю? — неожиданно предложил он девчонкам.

— «Погадаю»… Тоже мне гадалка! — хмыкнула Катерина, строго посмотрев на гостя. — У нас и карт нет. И вообще… Глупости это.

Глаза у Кати были чуть раскосые, азиатские, и недоверчивые. Они как бы говорили: «Видим тебя, голубь сизокрылый, насквозь, но знай: не получишь ты того, за чем пришел».

— Карты тут ни при чем, — Илья загадочно улыбнулся. — Я потомственный хиромант.

Маша бросила печенье на блюдечко и засмеялась:

— Кто-кто, хиромант?

Ольга, сидевшая до этого нахохлившимся воробышком, откинулась на подушки.

— Ой, не могу, хиромант! — хихикнула она на всякий случай. — Кто это — хиромант?

Настя, укутанная в одеяло, зашевелилась в своем коконе:

— Тише, экипаж разбудишь! Хиромантия — это гадание по руке, что тут смешного?

— Ой! Не могу. Экстрасенс выискался! — продолжала хихикать Оля.

— Не экстрасенс, а хиромант. К вашим услугам, всё честно, прямо при вас всю судьбу и предскажу, — Илья и бровью не повел.

— А я говорю, глупости это. — Катюха продолжала сверлить прокурорским недоверчивым взглядом ночного гостя.

— Нет, не глупости. — Настя чуть покхекала и вытащила вторую руку из кокона, протянула ее Илье ладошкой кверху. — Ты правда умеешь или прикалываешься?