Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Разговор всё никак не подходил к стадии эндшпиль. При расставании выяснилось, что оба любят передвигать фигуры на шахматной доске; порешили непременно встретиться в ближайшее время, чтобы разыграть партийку-другую. На том, довольные, и расстались.

Июнь. Ночь

Пишу главу о «начальнике света» и размышляю: а может быть, он преступник? Мягкий, интеллигентный человек. Помнится, профессор Владислав Вячеславович Смирнов рассказывал нам, будущим журналистам, одну античную басню. Мышь предостерегала дочь об опасностях, которые могут быть в ее жизни. А тут случай: встретила она петуха, который разгребал солому и громко кричал: «Кукареку!» Мышь в ужасе совсем уж решила было ретироваться в норку, но тут увидела кота, ступавшего в ее сторону медленными тихими шагами. Мышь на всякий случай помчалась к матери и поведала ей, что видела петуха, похожего на дьявола, и котика, который был, на ее взгляд, полной противоположностью петуха — добрым и пушистым, в общем — воплощением святости. Та, узнав, в чем дело, предупредила неразумную: «Кто злым кажется, того не бойся, а вот кто святым кажется, того остерегайся».

При чем тут Юрий Иванович, пока не знаю.

Издалека Лемнос напоминает пшеничный кренделек, только что извлеченный из русской печки. Островок лежит на голубой скатерти Эгейского моря. Это первая остановка «Надежды» после Констнцы. Впереди — уютная бухта, вокруг которой расположился малюсенький городок Мирина. Это столица Лемноса, и носит она свое название в честь дочери царя Иолка, которая стала женой сына Диониса и Ариадны. Да-да, именно того Диониса, который пришел из варварских земель и любил возлияния, и той самой Ариадны, дочери критского царя Миноса. Так вот, Фоант, сын Диониса и Ариадны, и стал первым царем Лемноса. Как же, по-вашему, должна называться столица острова? Ну конечно, Мирина.

Над Мириной нависает разрушенная крепость, которую когда-то брали русские солдаты во главе с князем Потемкиным. И, хотя русские здесь были недолго, уж очень много здешних жителей имеют голубые глаза… А может, это только от цвета моря, которое в этих краях будто небесная синь, как небо где-нибудь над Рязанщиной в апреле в ясную погоду, — глубокое, манящее и свежее в своей каждодневной новизне. Бухта такая маленькая, что трехмачтовому паруснику длиной больше ста метров только и оставалось, что стоять на внешнем рейде. Власти не разрешили «Надежде» зайти: своим присутствием в бухте она не позволила бы безопасно принимать паромы с материка.

Экипаж очутился на берегу благодаря катеру, предо став ленному властями острова. Катером управлял кряжистый, седеющий сын Эллады. Он чуть говорил по-английски и знал несколько фраз по-русски. Этого вполне хватило, чтобы завязать с ним какой-никакой диалог.

Илья бродил по узким улочкам Мирины, и ему казалось, что он обязательно кого-то встретит из прошлой жизни. Это ему еще во сне привиделось. Ночью он проснулся в холодном поту, пошарил рукой на столе, нашел сотовый и посмотрел время. Было три часа ночи. Дурацкий сон с Арсеном и с мужем Катерины не выходил из головы. Весь сон за ним гонялся капитан дальнего плавания, грозился перерезать ему горло. И тут возникал Арсен и шеп тал ему так вкрадчиво: «А что, это и не больно совсем». Илья мотал головой, мычал что-то, а Арсен не соглашался: «Странный ты какой-то; ты же знаешь, что я контракт нарушил… Так было всем хорошо: вы товар возили, вместе тусили, а сейчас только тебе хорошо. И это неправильно. Капитан, зарежь его!» И муж Катерины опять, рыча, несся за ним, а Илья пытался спрятаться. Когда капитан не находил его, он кричал: «Я, кажется, знаю, где его искать: он на Лемносе! Я знаю это место!»

Теперь, когда Илья один как неприкаянный ходил по узким улочкам греческого городка, ему всё время казалось, что за ним кто-то следит.

После бесцельных блужданий по крохотным сувенирным лавочкам, где он так ничего и не приобрел, он увидел в небольшом сквере несколько столиков под зонтиками. За одним из них сидела парочка влюбленных, которые томно смотрели друг на дружку. За вторым восседал старый вислоносый грек с седой бородкой, тяжело дышавший и что-то быстро-быстро тараторивший в сотовый телефон. Чуть поодаль, под древней, артрозной средиземноморской сосной, за столиком рас положилась небольшая компания с парусника. Один из них был Владимир Шнаурин, боцман бизань-мачты, крепко сбитый, плотный дядька лет сорока, с серьгой в ухе, больше напоминавший постаревшего боксера: вид у него всегда был такой, что казалось, он сейчас ринется в бой. Сейчас он улыбался, слушая соседа. Тот сидел спиной, и Илья его сначала не признал, но, когда он обернулся, это оказался Рома, боцман грот-мачты. С ними еще была буфетчица Светлана, которая на судне обслуживала экипаж. Про нее на паруснике ходили не очень при личные слухи, но Илье она представлялась серьезной и нелегко доступ ной женщиной; таких на флоте называли «ложкомойками». Увидев Илью, Рома замахал рукой: мол, давай подваливай к нашему столику. Илья подсел к ним. Вся компания потягивала местное пиво, и было видно, что все уже изрядно навеселе. Подбежавшая официантка приняла у Ильи заказ. Тот, отказавшись от пива, попросил чашечку кофе.

Боцман Шнаурин мрачно прокомментировал:

— Корреспондент, ты и на корабле ходишь особняком, и здесь выпендриваешься. На, выпей пива, я угощаю.

— Не трогай его, Вова: может, он больной… — хихикнула буфетчица.

Тут за Илью вступился Роман:

— Хватит базарить, ребята! Илюша мой друг. Он нормальный крендель!

— А чего не пьешь? — не унимался Шнаурин.

— Да что-то не тянет, — ответил совсем уж скучным голосом Илья и закурил сигарету. «Зачем я сел к этим обормотам?» — подумал он с тоской, искоса наблюдая за компанией.

Почему-то этого «пространного» ответа боцману хватило, он потерял интерес к корреспонденту, пьяненько насупился и опять стал с вожделением, нет-нет да посматривать на Светлану. Та же явно кокетничала с Романом, иногда настороженно стреляя глазками в сторону Ильи, а то вдруг начинала беспричинно заливаться смехом.

— А вот скажи, Илья, что ты там пишешь? Может быть, и меня отобразишь в своих мемуарах, а? Я ведь симпатичная и еще молодая, мне только тридцать пять. — Тут она опять залилась веселым, но каким-то неестественным кудахтаньем.

Официантка наконец принесла дымящийся кофе. Илья чуть-чуть пригубил и поставил чашку на маленькую тарелочку. Кофе был атомный.

— Ты мне тогда о себе что-нибудь подробно расскажи…

— Наедине? — продолжала она жеманно подхихикивать.