Александр Рыбин - Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

«Неужели еще есть девчонки, у которых выступает румянец на щеках? Что это такое? Что это за феномен природы? Маша, Машенька, Машуля! Господи, что это я всё фантазирую! Подумаешь, щеки порозовели; подумаешь, взгляд бесхитростный… Деревня! Что я, не знаю все их уловки? А со мной что? Я никогда так не волновался… Это всё море и одиночество. Надо выбросить это из головы…»

Но симпатичные немногочисленные и такие завораживающие в своей простоте конопушки, поселившиеся у носика Маши, то и дело всплывали почему-то в его сознании как наивысшее по красоте явление на девичьем лице. Они, эти конопушки, так его умиляли, что у него даже появилось непреодолимое желание потрогать их пальцем: настоящие они или нет? Какие глупости лезут в голову, злился он на себя, но ничего поделать не мог.

В душе было душно и скользко от разлитого кем-то шампуня. Илья подставил голову под потоки теплой воды и, закрыв глаза, стоял так пять минут, а может, и больше…

«Что это, — спрашивал он себя, — что это за явление? Смотреть не на что, одни глазищи… да конопушки. Интересно, она вообще знает, что такое платье, или эта роба темно-синего цвета — предел ее мечтаний? И почему я о ней вдруг стал постоянно думать? Зачем поперся к ним в кубрик? Хиромант… Что это она себе воображает? Хотя… воображаю все-таки я… Что ж, посмотрим! Не такие крепости брали. А впрочем, какие крепости… Чушь!»

— Кретин! — неожиданно со злостью выругался он вслух. — Рассуждаю, как последний идиот. Крепости! Это же, это же… — Он никак не мог придумать эпитеты к ней, а потом прошептал: — Она же, как солнышко на умытом после дождя небе! А настроение улучшается, так же когда увидишь на небе радугу.

«Наверное, начну стихи писать, раз влюбился», — поставил он сам себе диагноз. И от этого признания самому себе ему вдруг стало хорошо и радостно.

Илья мочалкой растер тело до красноты, так что оно стало гореть; потом, постояв еще чуть под струями воды, закрыл кран. Насухо вытершись и еще не одевшись, он зачем-то толкнул дверь. Дверь не открывалась… Он еще раз попробовал. Но та стояла насмерть. Замерев в растерянности перед неожиданным препятствием, не зная, что предпринять, так как было уже далеко за полночь, Илья в нерешительности стукнул несколько раз кулаком в дверь. Потом прислушался. Но, кроме приглушенного шума дизель-генератора и одиноких капель из душа, ничего не было слышно… Благостное настроение улетучилось.

Что бы это означало? Кто-то подшучивает над ним или…

Попробовав еще раз дверь на прочность, Илья опять включил душ и просто так, подставляя лицо под упругие струи теплой воды, зажмурившись, простоял, как ему показалось, целую вечность…

Конечно, будут хихикать, злорадствовать: корреспондента за крыли в душе! Наверное, будут наблюдать, как он себя поведет. А как надо себя вести с невидимым врагом? А может, и не врагом, а так, хохмачом и придурком, которому делать нечего… «Ладно. В любом случае орать не буду и биться головой о стенку тоже», — решил он.

Натянув шорты и футболку на мокрое тело, он с надеждой, что свершится чудо, опять с остервенением толкнул дверь… И чудо произошло: она открылась без особого труда. За дверью стоял седой, худосочно-жилистый и слегка обросший щетиной электромеханик. Он с интересом разглядывал Илью, будто тот только что совершил перед ним какой-то необыкновенный трюк.

— Аккуратнее, вы могли меня зашибить!

— Да я… — закричал в ярости Илья и тут же осекся. — Я задумался о бренности жизни; извините, не рассчитал свои силы, — проскулил он неожиданно жалобно. Но для верности посмотрел по сторонам: нет ли тут еще кого-нибудь, кто злорадно хихикает над ним?

— Не рано ли вам думать об этом? Смотрите, так можно и свихнуться. Думайте, молодой человек, о хорошем.

Илья в недоумении взлохматил мокрую после душа шевелюру, не зная, что ответить. В общем-то, электромеханик был, конечно, прав… Но если не он его закрыл, то кто? Кто этот тайный недоброжелатель? Гнев постепенно улетучился, но остался вопрос и еще досада на самого себя. Кто-то же это сделал! Если это была и шутка, то очень злая. Спаситель же в ответ улыбался по-доброму и ободряюще, увидев, что Илья чуть подрастерялся.

— Значит, не спится, молодой человек… — Он то ли спросил, то ли констатировал. — Это в юности бывает. От любовных терзаний и треволнений хочется в омут головой. Или под холодный душ. — Электромеханик при этом продолжал обезоруживающе, по-детски, улыбаться: мол, чего уж, понятно, с кем не случается.

Илья сообразил, что человек с такой улыбкой, наверное, не способен на подлость и оказался перед дверью душа, скорее всего, совершенно случайно.

И он в ответ тоже растянул губы в вынужденной ухмылке, хотя еще пару секунд назад хотел заехать в челюсть первому встречному.

— Не могу уснуть что-то… Вот решил искупаться.

— А мне на вахту заступать в четыре часа, — поддержал электромеханик затухавший было разговор. — Еще полтора часа, а Морфей напрочь забыл про меня. Взял курс на прогуляться по палубе, а тут вы. Эх, молодость, молодость! У меня идея! Может, чайку, молодой человек? Я что-то последнее время тоже мучаюсь от бессонницы, хотя, в отличие от вас, слово «молодость» могу применять только в прошедшем времени. Но мой возраст тоже имеет побочные проблемы. Знаете, замучил артроз. Незнакомое вам состояние. Если хожу, вроде и ничего, а прилягу на шконку — начинает ломать. Вы, я слышал, журналист; нас толком-то друг другу и не представили. Юрий Иванович, — он как-то по-светски, старорежимно шаркнул ногой. — А вас, стало быть, Ильей зовут. По-моему, я не ошибся. Так что, по стаканчику чайковского за знакомство или что-нибудь покрепче предпочитаете?

Каюта Юрия Ивановича Лужина напоминала одновременно чулан антикварного магазинчика, радиомастерскую и бакалейную лавку. И при небольших габаритах она была необыкновенно уютна, функциональна и звала своими мягкими диванчиками к неуемному сибаритству. Атмосфера холостяцкого бардака и одновременно какой-то театральности располагала к доверительной неспешной беседе.

Чай в исполнении Юрия Ивановича был превосходен. Предметы, сопровождавшие быт хозяина, имели каждый свою историю. Делился он этими историями весьма скупо, фрагментарно, но даже за этой легкой недосказанностью угадывались тысячи и тысячи миль на паруснике, встречи и впечатления. На стене висело несколько старинных гравюр, эстампов и африканских деревянных масок. Иллюминаторы были задрапированы тяжелой золотистой тканью. В углу стоял тамтам. Медный чайничек с драконами, стоявший на столе, наверное, когда-то служил в чайных церемониях китайских императоров, а песочные часы и несколько старинных колб принадлежали, скорее всего, какому-то алхимику.