Мария Воронова - Из хорошей семьи

Зачем она позвала его к себе? Какую затеяла мутную игру? Они всего лишь один раз поцеловались, а это даже школьники не считают поводом для серьезного разговора.

Важные новости… Может, она думает, он на кафедре философии совсем оторвался от жизни и поверит, что беременность может наступить от поцелуя в подворотне?

Что бы ни взбрело в голову уважаемой Лидии Александровне, с его стороны самое разумное будет не ходить. Завтра позвонит в диспансер и попросит передать доктору Ледогоровой, что дела не позволили ему с ней связаться, и все. А лучше вообще, как говорит мама, нырнуть под корягу.

Что такого она не могла ему сказать в аудитории? Как-то в голову ничего не приходит, ноль догадок.

Лысому ежику понятно, цель – заманить его к себе домой, а там надеяться на свою красоту и лютость его спермотоксикоза. Схема известная, сколько его однокашников женились, опрометчиво заглянув в гости к симпатичной девчонке под предлогом передвинуть шкаф или повесить полочку.

Евгений хмуро затянулся сигаретой, собираясь дальше злиться на Ледогорову, и вдруг против своей воли расплылся в самодовольной улыбке. Так приятно было вновь почувствовать себя привлекательным самцом, которого чудесная девушка хочет поймать на очень простой, но крепкий крючок.

И даже непогода ее не остановила, подумайте-ка! Он засмеялся и осекся.

Если так, то идти к ней тем более нельзя. Потому что крючок сработает.

До конца рабочего дня он так и не сумел дочитать реферат, все терзался сомнениями, идти или не надо, спустившись в метро, твердо решил ехать прямо домой, но в последний момент, когда приятный мужской голос начал говорить «осторожно, двери закрываются», все-таки выскочил на «Парке Победы».

Порядочно отойдя от круглого павильона станции, он спохватился, вернулся и купил в киоске три белые гвоздички, цветы бюрократические, скучные, совсем неподходящие к случаю, но ничего другого в продаже не было.

Взяв замотанный в газету букет под мышку, как веник, Евгений ускорился и почти побежал к дому Лидии, потому что времени у него на все про все максимум сорок минут.

Дома ждет мама, которую Авдотья Васильевна обиходила, но которую все равно нельзя надолго оставлять одну, тем более в такой хмурый и темный вечер.

Лидия открыла сразу, как только Евгений нажал на кнопку звонка. В крошечной прихожей они оказались совсем близко, от Лидии пахло чистотой и немножко антибиотиком. В свете люстры волнистые волосы сверкали, и кудряшки пушились вокруг головы наподобие нимба, а от вида тонкой длинной шеи Евгений просто потерял голову.

Забрав букет, Лидия провела его в комнату и усадила на диванчик. Что-то на ней такое было надето легкое, яркое, с красным пояском, от которого талия казалась неправдоподобно тонкой, и Евгений совершенно ошалел и смотрел только на этот поясок, а все остальное видел как в тумане.

Какие-то, кажется, книги, круглый стол на одной ноге, скатерть с бахромой, может, было это, а может быть, и нет. Единственный предмет, который надо было обязательно срочно найти, – это выключатель, чтобы потушить люстру.

Он приподнялся, чтобы усадить Лидию рядом с собой, но она резко надавила ему на плечо, с грохотом притащила из кухни табуретку и устроилась напротив.

– Евгений Павлович, рада, что вы пришли, – сказала Лидия сухо, – разговор будет серьезный, а я знаю, что у вас мало времени, поэтому не хочу тратить его на светские условности и не предлагаю ни чаю, ни кофе. Но, если вы хотите, я сделаю.

Евгений крепко ущипнул себя за ляжку и выдохнул.

– Водички принесите, пожалуйста.

Пока Лидия ходила за водой, Евгений возвращался в реальность из глупых детских мечтаний.

Вместе с граненым стаканом она принесла блюдечко и спички, но дом был явно некурящий и такой чистый и свежий, что Евгений не стал доставать сигареты.

Выпив половину стакана, он огляделся и понял, что хотел бы остаться здесь навсегда.

– Евгений Павлович, я прошу вас, не обижайтесь, если я вдруг не сумею подобрать подходящих слов, – мягко начала Лидия, – и если вам покажется, что я лезу не в свое дело, тоже извините, пожалуйста, меня.

– Не волнуйтесь об этом, – сказал Евгений хрипло.

– Вчера я узнала, что вы сын того самого Горькова…

– Лидия Александровна, я приношу вам свои глубочайшие извинения, что не сказал сразу, – быстро перебил он, – поцелуя нашего уже не отменить, но больше я не побеспокою вас, обещаю твердо.

Сказав это, Евгений встал и хотел выйти в прихожую, но Лидия резко дернула его за руку, заставив опуститься обратно.

– Сядьте! Что за манера додумывать за собеседником! Вы что, считаете, я совсем конченая дура?

– Нет.

– Просто у меня есть информация насчет вашего отца, которой я должна с вами поделиться. Вы знаете, что я фтизиатр, а основной наш контингент – это бывшие заключенные. К сожалению, места лишения свободы – настоящий рассадник палочки Коха. Скученность, плохие условия труда и быта, недостаточное питание – все это факторы, способствующие развитию туберкулеза и особенно его деструктивных форм. Такие пациенты лежат подолгу, с ними приходится много работать, так что хочешь не хочешь, а поневоле сблизишься.

Евгений не понимал, при чем тут папа, но не перебивал.

– Два года назад у меня лечился один матерый уголовник с крайне запущенным процессом. Он знал, что не выздоровеет и из больницы выпишется на кладбище, но вел себя весьма достойно, как-то мы хорошо нашли общий язык и во время пункций вели весьма откровенные разговоры. И вот однажды он признался мне, что жил дурно и причинил много горя людям, но один хороший поступок все же совершил. В следственном изоляторе его попросили, – Лидия поморщилась, – ну как попросили, потребовали, наверное… В общем, приказали избивать соседа по камере, чтобы тот признался. Вроде бы это у них там стандартная практика и называется «пресс-хата». Евгений Павлович, этим соседом был ваш отец.

– Почему вы знаете?

– Мой пациент ручался, что это был именно он, потому что писатель Горьков был одним из немногих, чье книжки он иногда читал.

Подойдя к окну, Лидия зачем-то раздвинула шторы и широко открыла форточку, впустив в комнату темный промозглый вечер. Евгений вдруг вспомнил, что сидит в мокрых носках, и убрал ноги подальше под диван, хотя это не имело теперь никакого значения.

– Вы, наверное, курите все-таки, – сказала Лидия.

– Спасибо, обойдусь. Итак, вы хотите сказать, что тот уголовник считал себя хорошим человеком, потому что старался выбить из моего отца признание?

Лидия поморщилась:

– Опять вы додумываете!

– Извините.

Евгений молча слушал ее рассказ о том, как уголовник начал бить его отца, а папа попросил, чтобы тот лишил его жизни по возможности быстро и безболезненно. Отец сказал, что не совершал преступлений, в которых его обвиняют, но понимает, что доказать это невозможно. Слишком убедительны улики против него. Отец не боялся побоев и даже под пытками не сознался бы в том, чего не совершал, но следователь пригрозил, что, если Павел Николаевич категорически отрицает свою вину, придется допросить с пристрастием детей Горькова, и кто-то из них обязательно расколется, не старший, так младший. Кто еще мог прятать тела в погребе? Только хозяин или его сыновья.