Мария Воронова - Из хорошей семьи

Гале предложили порвать с неподходящим женихом, но она вдруг отказалась. Родители были так изумлены открытым непослушанием дочки, что впали в азарт – теперь уже не важно, плох кавалер или хорош, восстание надо подавить из принципа.

Отец, будучи довольно известным адвокатом, без труда навел справки о претенденте и выяснил, что год назад Вадим проходил по делу об убийстве девушки. Родитель попытался запугать Галю, что она встречается с преступником, который ее тоже убьет, но Галя не поверила и от жениха не отказалась. Тут отцу, чтобы успокоить мать, пришлось признаться, что Вадима всего лишь один раз допросили, потому что он когда-то ухаживал за этой девушкой, а вообще убийство раскрыли и совершил его совсем другой человек.

Горьковы все это наблюдали, но мудро сохраняли нейтралитет. Валентина склонялась на сторону родителей, она думала, что Галя еще слишком молодая для замужества, надо немножко оглядеться, освоиться во взрослой жизни, прежде чем принимать важные решения, и родительским советам надо доверять, потому что мама с папой опытнее и мудрее и лучше разбираются в людях. Павел же считал, что любовь – дело серьезное и тесть с тещей слегка перегибают, но поскольку дочь – их и дом тоже их, то ему вмешиваться не пристало.

Он только отвез Гале вещи, когда она ушла из дому, и украдкой подарил им с Вадимом двести рублей на свадьбу.

С годами пропасть между семьями росла. Родители немного оттаяли и готовы были принять Галю, если бы она пришла с повинной головой, но сестра не желала уступить даже в такой малости. Раз она ни в чем не виновата, то и просить прощения не за что. Так и жили в ожидании, что другая сторона сделает первый шаг, потом родители ушли из жизни, завещав все старшей дочери. Валентина Дмитриевна хотела наладить отношения, но Галя поставила условие – наследство и квартиру пополам, только тогда они снова станут сестрами. Валентина подумала да и отказалась. Сестра – это очень хорошо, но у нее двое сыновей и в первую очередь она должна думать об их интересах.

Женщины окончательно рассорились насмерть, а мужья, наоборот, нашли общий язык, Вадим делился с Павлом Николаевичем особенностями милицейской работы, чтобы писатель мог правдоподобно отразить будни стражей закона в своей новой книге, Горьков доставал для свояка хорошую литературу и билеты на интересные спектакли.

Павлу Николаевичу нравился Вадим, и он часто жалел о том, что глупая ссора, возникшая из-за детско-родительских фанаберий, расколола крепкую семью.

От мужа Валентина Дмитриевна знала, что Галина жизнь сложилась удачно. Она стала довольно известным в городе логопедом, Вадим сделал неплохую карьеру, став начальником оперчасти в ГУВД. Тут Яна поняла, что речь идет о Вадиме Андреевиче Пантюхине, с которым ей иногда приходилось сталкиваться во время выездов на место происшествия.

Симпатичный дядька, с вполне осмысленным взглядом и хорошими манерами, во всяком случае, намного культурнее Вити Зейды. Насколько она помнила, Пантюхин слыл в ГУВД образцовым семьянином, так что эта Галина, видимо, не ошиблась в выборе.

Живет счастливо с мужем своим домом, воспитывает двоих детей, а если бы послушалась родителей, была бы одинока или маялась с каким-нибудь безвольным тихим алкашом из приличной семьи.

Нет, одернула себя Яна, так думать тоже нельзя. Слишком высокую цену заплатила эта Галя за счастье…

Валентина Дмитриевна грустно улыбнулась:

– Ах, если бы вы знали, Яночка, как я жалею теперь о решении родителей… И они тоже, я уверена, сильно жалели, но гордыня оказалась сильнее. Знаете что, если в вашей жизни вдруг случится похожая ситуация, расскажите вашим родителям эту историю.

Яна кивнула. Чай остыл, она приготовила еще порцию, и вдруг страшно захотелось, чтобы Витя оказался здесь. Чтоб ждал ее под окнами этого дома, а когда она выйдет, обнял могучей рукой, и они бы снова пошли в то кафе, и смеялись бы над пирожным «Ночка», а потом… Наверное, ему пришлось бы поставить ее на поребрик, чтобы поцеловать. А обниматься с ним все равно что с диваном. Она бы так и сказала ему: «Зейда, обниматься с тобой все равно что с диваном», а он бы что? Пошлость бы сморозил, ясно что.

Яна улыбнулась, так хорошо было думать о нем.

Возникла небольшая неловкость, когда Валентине Дмитриевне надо было подать судно, но Яна сумела, кажется, убедить ее, что ничего особенного в этом не видит и что естественно, то не безобразно.

Вспомнив занятия на военной кафедре, где их учили на санинструкторов, Яна довольно ловко справилась с задачей. «Почти как Варечка», – сказала Валентина Дмитриевна, и Яна поняла, что это высшая похвала.

Она чувствовала себя в этом доме спокойно и уютно, приноровилась понимать порой невнятную речь Горьковой и почти забыла, что надо спросить про «Фольксваген».

– А как же, – без колебаний ответила Валентина Дмитриевна, – конечно, помню. У редактора Павла была такая машинка. Они еще без конца ругались насчет нее. Павел где-то услышал, что этот «жучок» был спроектирован лично Гитлером, и стыдил редактора, мол, как ты можешь на фашистской машине кататься.

Яна задрожала от нетерпения:

– А тот?

– А тот отвечал, что Гитлер там или не Гитлер, а машинка чудо, но Павел не садился в нее никогда. До того доходило, что они в деревню ездили порознь. Редактор на машине, а муж на электричках. Тот ему уж и так и эдак, «Фольксваген» – значит народный автомобиль, а что Гитлер его придумал, не более чем легенда, не надо идти на поводу у предрассудков, но нет, Павла не переубедить.

– И этот редактор бывал у вас на даче? – спросила Яна, замирая, чтобы не спугнуть удачу. Неужели все окажется так просто?

– Тю! Чаще нас, – засмеялась Горькова, – ему-то дорога нипочем. Только не на даче, а в деревне, в Псковской области у нас был дом…

– Вы с ним близко дружили?

– Да нет, как со всеми. Я же говорю, Павел был не очень общительный.

– А в деревню вместе ездили?

– Да, Павел ему даже ключи давал, чтобы он один за грибочками смотался. Постойте, вы намекаете… Да нет, невозможно! Василий Иванович пожилой человек…

– Сколько ему?

– К семидесяти сейчас.

– Меня удивляет, почему вы сразу о нем не подумали? – сказала Яна строго. – Человек вхож, как я понимаю, в вашу семью, имел ключи от дома, где обнаружили тела, почему ваш муж не заявил об этом, как только его арестовали?

Валентина Дмитриевна вздохнула:

– Надо вам понимать, что у Павла было очень трудное детство и юность. Он жил в оккупации, воевал в партизанском отряде, и то, что выдавать товарищей – последнее дело, было для него не просто словами. Я уверена, что когда милиционеры начали его бить, то они стали у него на одну доску с фашистами, то есть с врагами, которым ни в чем нельзя признаваться.