Мария Воронова - Из хорошей семьи

– А вы?

– А я думала и продолжаю думать, что это чудовищное стечение обстоятельств. Никто из наших знакомых не способен на такое зверство.

– Понимаете, «Фольксваген» неоднократно видели в окрестностях вашего дома.

– Ну естественно, видели, если Василий Иванович туда приезжал! Яночка, деточка, я очень хочу, чтобы с репутации моего мужа было смыто это позорное пятно, но не ценой жизни порядочного человека. Я слишком хорошо знаю, как творится нынче наше правосудие, и не хочу никого бросать в его жернова.

– Послушайте, мы все тщательно проверим…

Валентина Дмитриевна промолчала.

Евгений остановился возле знакомой двери, не решаясь нажать на кнопку звонка. Он так спешил, что не успел купить цветы, и вообще, кажется, пришел сюда напрасно. Одна надежда, что Лидии нет дома. Или она спит и не услышит, как он позвонит, коротко и тихо, один раз.

Пока думал, она открыла сама, резко, чуть не ударив створкой по носу.

– Что?

– Ничего.

– Просто гуляете?

– Ну да.

– Ладно.

Сейчас она была в футболке с олимпийскими кольцами и старых тренировочных брюках, обтягивающих худые ноги с круглыми коленками. «Как у робота шарниры,» – подумал Евгений и улыбнулся.

В руках Лидия держала швабру, обмотанную точно такими же трениками, но мокрыми.

– Как ты узнала, что я здесь стою?

– Услышала шаги командора.

– Слушай, Лид, – Евгений переступил с ноги на ногу, – давай прямо. Ты мне очень нравишься, но у меня видишь, какая непростая ситуация…

Она кивнула.

– То ли уволят меня, то ли нет, но карьерных высот мне в любом случае не покорить. И еще у меня парализованная мать, к которой я привязан. Вот тебе все, как есть, а дальше решай сама.

Лидия отставила швабру и вытерла руки о штаны.

– Ты мне тоже нравишься, – сказала она, – мои родители здоровы и живут в Лодейном Поле, а я работаю в противотуберкулезном диспансере и каждый день могу принести тебе с работы бациллу Коха или что-нибудь еще в таком же роде. Решай сам.

Евгений шагнул к ней. Обнявшись, они вошли в квартиру, Евгений наступил в какой-то тазик, кажется, перевернул его, хотел убрать, но Лида быстро вытерла воду снятой с себя майкой.

Евгений хотел снять с нее лифчик, но запутался в крючках и на секунду испугался, что ничего не получится, ведь он столько лет был один, но она сняла лифчик через голову, и Евгений сразу забыл обо всем, и о страхе тоже.

Может быть, он забыл, как это хорошо – быть с любимой женщиной, а может, никогда раньше не бывал так счастлив…

Потом Лида вскочила, загремела тем несчастным тазиком, ворча, что раз в жизни человек собрался сделать генеральную уборку, как его тут же настигает неземное блаженство, прямо спасу никакого нет.

Она сказала отвернуться, но Евгений все равно смотрел, как в темноте белеет ее тело, угловатое и нескладное, но такое родное, что будь он женщиной, то заплакал бы от радости.

А так просто лежал.

Лида принесла ему кофе в постель, Евгений одним глотком осушил чашку и снова потянулся к Лидиным губам, но случайно скользнул взглядом по настенным часам. Даже в темноте было видно, что пора бежать.

Он вскочил, рывком натянув брюки.

– Пора? – спросила Лида.

– Не сердись.

– Надо так надо.

– Правда, Лидочка. Мама одна не может долго оставаться.

– Я без иронии.

– Я приеду, уложу ее и сразу позвоню тебе, хорошо?

– Ладно.

Евгений оделся, почти вышел из квартиры, но, к счастью, вовремя сообразил, что знает номер только рабочего телефона Лиды.

– Девушка, а телефончик не дадите? – спросил он.

– Даже и не знаю…

Он снова сгреб Лиду в объятия, и понадобилось время им оторваться друг от друга.

Пришлось вспомнить юность и нестись к метро бегом, благо прохожих в десятом часу вечера было немного и никто не мешал разогнаться.

Разговор утомил Валентину Дмитриевну, а может быть, она стала воспринимать Яну не как хорошую девочку, пришедшую на помощь, а как представительницу системы, уничтожившей всю ее семью, только появилась между ними некоторая натянутость и неловкость. Яна вообще была очень чувствительна к подобным вещам и теперь не знала, что делать. Просто сидеть в уголке, ожидая хозяина дома, или продолжать разговор, хотя Валентина Дмитриевна уже заявила, что ничего больше не знает.

Наконец хозяйка сказала, что уже поздно, такой красивой девушке опасно ходить по улицам одной, поэтому пусть Яна спокойно отправляется домой, только захлопнет за собой дверь покрепче.

Яна с облегчением согласилась. Поблагодарив Валентину Дмитриевну за интересный разговор, она оделась в тесной прихожей и, перебрав мелочь в кошельке, достала четыре монетки по две копейки и еще на всякий случай две по одной.

Красивой девушке, может, и поздно ходить одной, но сообщить прокурору Макарову, что она, похоже, раскрыла преступления, самое время. До десяти вечера звонить в дом прилично.

Как раз на углу она видела красно-синюю будочку автомата.

Яна направилась туда, но, к сожалению, трубка оказалась вырвана с мясом, и только россыпь тоненьких беспомощных проводков торчала из того места, где ей полагалось быть. Не беда, у метро есть много телефонов, хоть один да работает.

Она двинулась в сторону проспекта, но тут неожиданно проснулась совесть и стала со страшной силой Яну грызть. Валентина Дмитриевна сама предложила ей уходить, это верно, но все равно получается, что Яна покинула свой пост.

Евгений Павлович рассчитывал, что она будет приглядывать за матерью до его возвращения, а она не справилась. А вдруг он не вернется? Машина его собьет, например. Или мало ли как можно погибнуть в большом городе?

Сколько дней мать будет одна без еды и без воды? Может она дотянуться до телефона? А если нет? В прошлый раз Яна заметила, что у них переносной аппарат на длинном шнуре, но сегодня не обратила внимания, где он стоит. Евгений Павлович был уверен, что она его дождется, и не проконтролировал доступность телефона для матери.

Сколько дней Валентина Дмитриевна пробудет одна, пока о ней не вспомнят?

Евгений Горьков говорил, что девочка Варя с бабушкой присматривают за ней, но теперь Варе запрещено ходить в логово маньяка, а бабушка когда соберется…

Нет, необходимо дождаться Евгения, сдать ему пост, и тогда уж ехать со спокойной душой.

Родителей она предупредила, что задержится, они сильно ругать не будут, а что Макарову не успеет позвонить, так даже лучше.

Сегодня ночью она хорошенько все обдумает, отрепетирует речь, а завтра наберет секретаршу и спросит, когда товарищ прокурор сможет ее принять.

Федору Константиновичу сразу будет ясно, что перед ним – компетентный и серьезный специалист, ценящий свое и чужое время и понимающий субординацию.