Мэрибет Мэйхью Уален - Всегда лишь она [litres]

– Не беспокойся об этом, – говорит он.

– Кто-то может увидеть, – возражает Фэй и вдруг понимает, насколько она устала от этих трех слов – слов, которые управляли ее жизнью слишком долго. Она устала от секретов, от игр в прятки, от лжи, от отрицания. Довольно правил. Она больше не может делать это с Хэлом. Она хочет жить открыто, в ярком свете дня. Она хочет, чтобы он сказал ей правильные слова, заверил, что будет отстаивать их отношения, что заявит свои права на нее.

Но вместо этого он просто говорит:

– Никто не увидит. – И Фэй знает, что он рассчитывает остаться с ней невидимым. Но она устала быть невидимкой. Она желает света, она рвется к нему. Она хочет принадлежать, хочет быть с кем-то рядом. Как это и должно быть.

– Тебе пора идти, – говорит Фэй.

Он собирается возразить ей, но что-то останавливает его. Он кивает один раз и уходит.

Клэри просовывает голову в дверной проем сразу после его ухода. Ее голос тих и слаб, когда она зовет ее:

– Мама?

– Да? – отвечает Фэй.

– Я видела, как Хэл уходил, – произносит Клэри, тяжело сглотнув. Она подходит к кровати Фэй и садится рядом, на место, где сидел шериф.

– Да, ему пришлось вернуться в участок, – говорит Фэй. Она знает, как это должно выглядеть для Клэри: Хэл здесь, в ее спальне, на ее кровати. Неприлично интимно, независимо от ситуации. Обычно у полицейских принято сообщать плохие новости в гостиных. – Он принес мне запись показаний Кенни. Не думаю, что он был уполномочен это делать, но… По-моему, он просто пожалел меня.

Клэри поднимает руку с усталым выражением на лице.

– Мама, – говорит она. – Тебе не обязательно объяснять.

– Объяснять… что? – спрашивает Фэй, чувствуя, как сильно ее сердце колотится в грудной клетке.

Клэри усмехается точно так же, как делала, когда была подростком и считала, что понимает, как все устроено, лучше Фэй.

– Я все знаю. – Она задумывается на мгновение, смотрит вверх и улыбается кому-то, кого здесь больше нет. – Мы знаем.

– Мы? – спрашивает Фэй, хотя уже знает, что ее дочь имеет в виду.

– Ты думала, что мы понятия не имеем. Но мы жили с тобой. Мы видели, как ты на него смотришь, подмечали нелепые причины, которые он изобретал, чтобы оказаться здесь. Мы смеялись над этим. Мы… – Голос Клэри прерывается, и рука Фэй тянется к дочери – закрыть ее, защитить. Это движение рефлекторно, как в машине при резком ударе по тормозам; одна из тех забавных вещей, что выходят сами собой.

Фэй гладит спину Клэри, пока та плачет, и ее глаза тоже полны слез – они тоскуют по Энни вместе. Да, Энни ушла, но она все еще с ними, и Фэй предполагает, что теперь за ее плечами будет еще один ангел. Энни и Лидия, она будет носить с собой их обеих.

К Клэри возвращается самообладание.

– Энни и я все разгадали, – говорит она, сглотнув и глядя Фэй в глаза. – Вместе, – заканчивает она, и на этот раз ее голос звучит ровно.

Фэй кивает, изо всех сил стараясь выглядеть должным образом виноватой и раскаивающейся, но на самом деле все, что она чувствует, это огромное облегчение. У нее пока не было времени для сомнений. Это время придет позже, после похорон, когда продолжится реальная жизнь. Быть последовательной – разве не этого принципа она всегда придерживалась? Именно он привел ее туда, где она сейчас, и теперь ей волей-неволей придется следовать ему до самого конца.

– Прости, что не была хорошим примером для подражания, – говорит она. – Я подвела тебя.

– Нет, – говорит Клэри. – Ты не подвела никого из нас.

Фэй скептически смотрит на нее.

– Правда! – продолжает Клэри. – Мы просто жалели тебя: ты любила его так сильно, а он был женат. Мы просто хотели, чтобы ты была счастлива. Того же, чего ты всегда хотела для нас.

Фэй напрягает губы, и на ее лице проступает едва заметная улыбка. Она смотрит на свою дочь и видит, что жизнь продолжается. Она видит, как круг их жизней – ее и Клэри – замыкается. Они, как фигуристы на большом катке, делают восьмерку: один круг завершен, другому только предстоит быть нарисованным.

– Ты готова? – спрашивает Клэри. – Нам пора идти.

Фэй снова пытается улыбнуться, и на этот раз ей удается поднять уголки губ чуть выше. Она пройдет через это ради своей дочери. Она будет последовательна и сделает все, что необходимо. Она «обо всем позаботится» и похоронит свою племянницу рядом со своей сестрой, разделит скорбь со своим ребенком и будет горевать сама. Она замкнет один круг и сразу же выйдет на следующий – и у нее все получится. У нее всегда все получается, независимо от того, насколько ей сложно.

– Я готова, – отвечает она.

В понедельник днем она едет к мисс Минни, чтобы отвезти ее на прогулку, как это происходит всегда. Фэй умоляет ее не делать этого, объясняет, что никто от нее ничего не ждет, что Глиннис сама способна позаботиться о собственной матери. Но Клэри это необходимо, необходимо делать хоть что-то – лишь бы не сидеть в опустевшем доме, который покинули и полицейские, и волонтеры, потому что некого больше искать. Энни найдена. Все изменилось.

Так что она снова едет к мисс Минни, чтобы услышать рассказ, который слышала уже тысячу раз, проехаться маршрутом, которым ездит каждый день, и отвлечь свой мозг от попыток найти смысл в случившемся. Она займется тем, что может, потому что других идей у нее нет.

У Минни в гостях Глиннис и Лорел, обе явно не ожидают ее, сидя на кухне и разговаривая о чем-то своем. Клэри стучит в дверь, и они вздрагивают от неожиданности, глядя на нее так, будто увидели привидение. Глиннис вскакивает на ноги и суетится вокруг Клэри, расспрашивая обо всех, но, к счастью, быстро замолкает, подводит Минни к машине и машет рукой на прощание, пока Клэри выезжает на дорогу задним ходом. Лорел топчется в дверях дома Минни, наблюдая. В ее взгляде Клэри видит томление, жажду истории. Но история уже рассказана.

Клэри убавляет громкость радио ровно до того уровня, который предпочитает Минни, когда рассказывает свою историю. Она ожидает, что та по обыкновению начнет говорить, пока они выруливают на главную дорогу. Однако Минни молчит. Клэри бросает взгляд на свою пассажирку, та глядит в окно, на дорогу, по которой ездила всю свою жизнь, но теперь не способна удержать это в памяти. И все же одно воспоминание там еще осталось.

Клэри подсказывает.

– Это был прекрасный день, – громко говорит она, надеясь, что это поможет Минни.

Но та по-прежнему хранит молчание.

Они поворачивают, и Клэри снова пытается.

– Генри сказал: «А не прокатиться ли нам, Сахарок», – напоминает она, полагая, что если начать за Минни предложение, та проглотит наживку и продолжит сама. Клэри становится страшно: вдруг Минни утратила и это, свое последнее воспоминание? Она не выдержит, если хоть что-то еще пойдет не так, и потому пытается снова, с другой стороны подойти к истории, которую знает назубок: – Семья – важнее всего.