Татьяна Алюшина - Актриса на главную роль [litres]

– Ну хорошо, вы уверились в своих подозрениях, но как вы добыли информацию о девушке и когда успели ее собрать? – спросил полковник Осипов.

– Это тоже просто, – продолжила Глаша. – Мой однокурсник и товарищ служит в Губернском областном театре Москвы, я обратилась к нему с просьбой разузнать все про Лену Земцову, некогда служившую в этом театре, и хорошо сообразила еще и фото девушки отправить. Он и выяснил, что была такая Лена, но не Земцова, а Стрельникова, и рассказал про скандал с наркотиками и о том, что девушку арестовали и дали срок. Тогда я позвонила еще одному хорошему знакомому Николаю Константиновичу, он был приглашенным консультантом на картине «Скорость потока», в которой я снималась, и у нас с ним сложились очень дружеские, теплые отношения.

– А на какой предмет он вас консультировал? – живо поинтересовался полковник.

– Да на криминальный, – пожала плечиками Глаша. – Николай Константинович – полковник Главного управления полиции, много лет прослуживший начальником угрозыска одного из Центральных округов Москвы.

Полковник Осипов тихонько крякнул и кашлянул в кулак, камуфлируя за кашлем свою непроизвольную реакцию на упомянутую должность консультанта.

– Какие, однако, у вас разнообразные знакомства, – кашлянул он еще разок.

– Да, обширные, – согласилась с ним Глафира, отлично считав все его мысли. – Так вот, Николай Константинович сделал для меня большое одолжение, изучил дело Земцовой и поведал мне некоторые факты из него. Я позвонила еще кое-каким знакомым и уточнила детали романа Лены с Борисом Лесковым. Мало кто уже что помнил, но кое-что все-таки удалось выяснить.

– Но зачем ты ее спровоцировала? – вмешался Юрий. – Как ты вообще додумалась до этой провокации?

– Да потому что она права, – развела руками Глафира. – Вот что вы ей предъявили бы? Что инкриминировали? Подстрекательство к убийству? Она настолько хитрая, расчетливая, битая жизнью особа, что уверена – никаких доказательств ее воздействия на Катю вы не найдете. А оно было, и еще какое. Да все, что я говорила ей, все имеет место: поработаете и что-то обязательно накопаете. Да и Мельниченко, я уверена, даст показания против нее. Но все это косвенные доказательства, и при наличии хорошего адвоката, сами понимаете, ни к чему не ведущие. А мне нужно было, чтобы она проявила себя. И я ее спровоцировала и попросила Трофима Романовича приобрести хорошую видеокамеру и установить в моем кабинете. Мой распорядок дня известен всем и то, что вечером, перед тем как сесть за руль, я выпиваю чашку кофе. Но я думала все же, что она подкинет мне наркотики, а не решится травить.

– Кстати, насчет камеры, – напомнил полковник Осипов.

– Да. – Глафира достала ее из кармана и протянула ему.

– Эксперты уже закончили работать в вашем кабинете, – оповестил Осипов. – Понятно, что пальцев ее нет, она была в перчатках, но бутылка с водой изъята, видео есть. Думаю, вы правы, Глафира. По совокупности, да еще с нападением на вас, насобираем приличную обвинительную базу. А на сегодня все, пожалуй. Ждем вас завтра для дачи показаний и подписания протокола.

– Завтра выходной, – напомнила Глафира, – даже у наших актеров.

– Тогда послезавтра. Но сегодня же обратитесь в травмопункт и снимите синяки и ушибы. – И обратился к Грановскому: – Мы, пожалуй, откланяемся. И вас. Тихон Анатольевич, также ждем послезавтра для дачи показаний.

– Буду, – коротко кинул Грановский.

– Вот и ладненько.

Полковник Осипов быстрым шагом покинул кабинет, следом за начальством поспешил и Юрий, попавший в немилость, лишь спешно махнув рукой на прощание Глафире.

– Глаша, – устало сказал Грановский. – Что ты наделала.

– По-моему, – пожала плечами Глафира, – я только что сняла вас с крючка, на котором Лена держала вас много лет. Я, знаете ли, согласна с утверждением, что «лучше кошмарный конец, чем бесконечно длящийся ужас». И хотя в вашем случае все не настолько трагично, но вы ведь побаивались Земцову и противостояли ее давлению как могли, поэтому и не уволили и держали в штате бездарную Катю, поэтому же и уговорили Алёнову не увольняться, дав ей прекрасную роль, когда та захотела пристроиться в столице. Я правильно поняла?

– Все ты правильно поняла, но я не об этом. Я думаю о Костике. Что теперь будет с мальчиком?

– Костик, – задумчиво повторила за ним Глафира и спросила: – Вы его любите? У вас близкие отношения? Занимаетесь воспитанием ребенка?

– Да не то чтобы, – как-то сразу стушевался Тихон Анатольевич. – Сначала Ленина мама, а потом и сама Лена не давали мне встречаться с мальчиком регулярно. Так, раз в месяц и в их присутствии, на полчасика-час. Я толком-то и не знаю этого ребенка, а он меня. Но все же он мой сын.

– Ну, оно и понятно, почему не давали, – кивнула Глафира и попеняла: – Вы простите, Тихон Анатольевич, но я откровенно поражаюсь: сколько я вас знаю, вы всегда были дальновидным, деловым человеком, прекрасным администратором, грамотным хозяйственником, очень хорошо умели обращаться с финансами и прекрасно разбирались в людях. Вот объясните мне, почему вы, будучи человеком весьма прозорливым, простодушно и доверчиво принимали все Ленины заявления на слово? Чего проще-то было узнать информацию о ней и о ребенке? Она вас уверила, что мальчик родился болезненным и недоношенным на два месяца раньше срока – более распространенного обмана на свете не сыскать. Николай Константинович по моей просьбе выяснил в колонии, где отбывала срок Земцова, что Костя родился здоровым, доношенным ребенком и никак не может являться вашим сыном.

– Как? – Грановский в один момент растерял все свое величие и царственность, обалдев от такого потрясающего известия.

– Да вот так. – Глаше даже смотреть на потерянное лицо худрука стало неудобно. – Если вы захотите, то можете и дальше принимать участие в жизни мальчика и помогать ему, а то и признать его сыном. Это ваше дело. Можете тест ДНК сделать, чтобы убедиться окончательно.

– Но мне казалось… – никак не мог совладать с собой великий артист, – …и я думал, что у меня теперь есть сын. Это так…

– А у вас и есть сын, – не пощадила его Глафира, которой надоела вся эта трагедия на пустом месте. – Только почему-то вы предпочитали не замечать этого факта.

– Какой сын? О чем ты? – недоуменно воскликнул Грановский.

– Замечательный, – уверила его Глафира и посмотрела на Зинаиду Осиповну. – Прекрасный парень. Мама которого никогда даже намеком не дала вам понять, что он ваш сын, и ни о чем никогда не просила.

– Это случилось всего пару раз, – пояснила Зина Осиповна, глядя только на Глафиру. – У Тихона Анатольевича был очень непростой жизненный этап, разлад в отношениях и большие сложности в театре. Он был женат, я замужем, и оба мы не были счастливы в браке.