Татьяна Алюшина - Актриса на главную роль [litres]

– Это хорошо, Наташа, что вы так настроены, – ободряюще улыбнулась ей Глафира, – тогда давайте сразу сейчас и начнем.

– Давайте, – кивнула с энтузиазмом актриса, быстро смахнула слезы и вдруг спросила: – А как сыграла Земцова?

– Идеально, великолепно, – невесело улыбнулась Глаша. – Она создана для этой роли.

– Тогда зачем вам я? – растерялась Наташа.

– Потому что это ваша роль, Наталья, и была вашей с самого начала.

– Я вас не понимаю, – совсем потерялась девушка.

– Вам и не надо, – заверила ее Глафира.

Она не стала пересказывать этот разговор Тихону Анатольевичу, лишь заверила еще раз, что премьера состоится в срок, и они с Трофимом поспешили уйти. Даже кофе не стали пить в кабинете Глаши, а поехали сначала в травмопункт – снять повреждения горла, а потом домой.

И долго молчали. Глафира, вымотанная физически, эмоционально и духовно, опустошенная, полулежала на пассажирском сиденье, повернувшись на бок, положив голову на подголовник, и смотрела на Трофима, словно заряжаясь чистой, спокойной энергией и уверенностью, исходящих от него. А Разведов вел машину и все поворачивался и посматривал на нее, ободряюще улыбаясь.

– Это был очень тяжелый выбор, – заговорила Глафира. – Мне никогда в жизни не приходилось делать такого выбора. Постановка с Земцовой в главной роли – это шедевр, бриллиант, практически полное воплощение моего замысла, идеи, самое удавшееся детище. И когда я поняла, что это она замыслила и осуществила убийство Туркаевой, пусть и не совсем по ее плану, мне пришлось выбирать. Выбирать между тем, чтобы разоблачить и задержать ее и таким образом загубить, предать свое прекрасное детище, отказаться от высшей реализации произведения, от идеального воплощения своей задумки. И тем, чтобы оставив ее в спектакле, позволить этой женщине победить по всем фронтам и торжествовать свою победу, наслаждаясь ее плодами. В принципе, решение я приняла сразу, только мне надо было смириться с ним и уговорить себя. И когда ты рассказал про идеал как конечную мертвую форму и про этот свой экстремум, точку, из которой выходят самые красивые виражи, в этот момент я приняла полностью это свое решение и почувствовала поразительное внутреннее спокойствие и умиротворение.

Замолчала. Трофим посмотрел на нее, улыбнулся, взял ее руку, притянул к себе, поцеловал сжатые пальчики и вернул назад, на колени.

– Бабушка часто повторяла: «Не умножай зла», – продолжила говорить Глаша, выпуская все, что держала в себе все эти напряженные два дня. – Ты прав, я поставлю еще спектакли, и, может, даже найду свою великую актрису и модернизирую этот спектакль. Но нельзя позволять безнаказанно торжествовать злодею, поощряя его к новым преступлениям. Пусть в мире много безнаказанно торжествующих преступников, но я все же постараюсь не преумножать зла, насколько смогу.

– Ты совершенно потрясающая женщина, Глафира, – улыбался ей Разведов. – Любовь всей моей жизни. И, наверное, не только этой жизни. – И смотрел, смотрел на нее долгим взглядом.

Премьера спектакля «Дикая роса» по пьесе молодого, но уже известного автора Антона Веленского в постановке Глафиры Пересветовой на сцене краевого Театра драмы и комедии под управлением художественного руководителя Грановского Тихона Анатольевича состоялась в заявленный день и час и имела грандиозный успех у публики и у всех приглашенных именитых, известных гостей и ведущих критиков страны.

Наталья Гордеева блистала в роли главной героини. Изменившаяся, похудевшая после отравления и больницы, поменявшая прическу и оттенок волос по совету своего режиссера, сделавших ее лицо более выразительным, она и сама стала другой, новой – раскрепощенной, свободной, острой и злой, как и требовала от нее эта непростая роль. Гордеева поражала, разрывая шаблоны и привнеся в театральную эстетику новую трактовку женского образа.

Приблизительно так писали во всех театральных обзорах и комментировали в телевизионных передачах критики и признанные мастера театрального искусства.

Вот так. Иногда, чтобы красиво взмыть вверх, уходя в свой великолепный вираж, требуется опуститься на самое дно, до точки экстремума твоей жизни.

Глаша проснулась под утро, сама не понимая от чего и почему, как-то внезапно вдруг открыла глаза. Проснулась.

Рядом спал, лежа на боку и придерживая ее рукой за талию, тихонько посапывая Трофим. Глаша так любила это его мирное, уютное посапывание, словно отгораживающее их двоих от всех тревог мира.

И уже привычно, как случалось с ней всякий раз, когда она смотрела на него после расставания, пусть даже такого короткого, на сон, теплая, чувственная волна окатывала ее, словно омывая любовью и радостью.

Вот так. Уж несколько месяцев вместе, а она никак не привыкнет и все плавится в этой волне, как будто видит этого мужчину первый раз, и сердце переполняется счастьем – вот он.

Совсем скоро Новый год, который они понятия не имеют как и где будут отмечать, потому что такова их нынешняя жизнь – не знать на две-три недели наперед, когда, где и как они встретятся. Одно наверняка – встречать они будут вместе. В свете реалий, в которых они теперь существуют, – вместе, это уже большая удача.

Тогда, после нашумевшей премьеры Глафиры, после возвращения домой Андрея и Ольги, после того как закончился отпуск Трофима и пришла пора расставаться, они лежали в постели рано утром, перед его отъездом, смотрели друг на друга, задаваясь вопросом:

– Ты служишь в гарнизоне, в маленьком городке. Я то в Москве, то еще где, снимаюсь и ставлю спектакли, если повезет. И как это соединить?

– Будем считать это умеренными препятствиями, – улыбался ей Трофим, – будем приспосабливаться, подстраиваться. Выработаем правила и приобретем новые коммуникационные навыки.

– Вот эти самые коммуникационные навыки меня пугают больше всего, – усмехнулась Глафира.

– А чего пугаться, – в своей спокойной, рассудительной манере произнес Трофим. – Как говорит Ольга, могло быть и хуже. Я мог служить бог знает где – в Заполярье или вообще на Чукотке. Тогда да: жизнь по переписке, встречи пару раз в году. А так считай, что за околицей московской, рядом с тобой. Приладимся как-нибудь.

– Да, – согласилась Глафира. – Если на Чукотке, пожалуй, тогда был бы перебор романтизма.

Их очень сильно выручали юмор, легкое отношение к жизни и ирония, иначе бы совсем туго пришлось. Но и при всех позитивах было непросто.

Для того чтобы приехать в городок к Трофиму, Глаше требовалось получить от него вызов и оформить пропуск, но это почти ерунда, хоть и муторно и лишняя забота. А вот проживать там постоянно, ясное дело, у нее не имелось никакой возможности.