Сара Фокс - Оладья гнева

Ее театральность начинала утомлять, но я постаралась скрыть раздражение. Было нелегко, конечно, особенно глядя, как она, прикрываясь платком, завидущими глазами осматривает комнату.

– Вы знаете, я вообще сейчас занята, – соврала я, надеясь, что так смогу избавиться от нежданных гостей. – Вы что-то хотели?

Голди снова хлюпнула носом.

– Скорее этого хотел Джимми.

– Простите, не очень понимаю, о чем вы.

Ее круглая фигура поднялась с дивана и провела пальцем по краю хрустальной вазы на столе.

– Джимми знал, как мне нравятся некоторые вещицы в этой комнате, особенно эта великолепная ваза и симпатичные статуэтки. Он всегда говорил, что общение со мной для него настоящая отдушина и что он хочет, чтобы я приняла эти вещи в знак его любви и признательности.

Отвращение во мне начинало достигать опасного уровня, но Голди продолжала говорить, не догадываясь, какое влияние на меня оказывают ее слова.

– Естественно, я говорила ему, что не могу их принять, но он настаивал. У меня еще не было возможности прийти и забрать их, но я ведь не знала, что жизнь Джимми оборвется.

Она зарыдала в свой носовой платок.

Точнее, как я предполагаю, сделала вид, что зарыдала.

В груди у меня закипал гнев. Я ни на секунду не поверю, что Джимми собирался кому-то дарить что-то из этой комнаты, особенно Голди. Грейс берегла эти статуэтки и хрустальную вазу «Уотерфорд». Что-то она получила в подарок от своей матери, и они были для нее дороги как память – в дополнение к их денежной ценности. Я не сомневалась, что после смерти Грейс для Джимми они тоже были очень дороги.

Кроме того, я помню, что Лиза рассказала мне пару дней назад. Голди, возможно, хочет, чтобы я думала, будто они с Джимми были близки вплоть до дня его смерти, но, по словам Лизы, их отношения – какими бы они ни были – закончились несколько недель назад.

Честно говоря, это удивительно, что у Джимми что-то было с этой отвратительной женщиной, но, возможно, это все из-за одиночества. Даже если он по какой-то причине испытывал некоторую привязанность к Голди, я бы ни за что не поверила в то, что мне сейчас она выдала.

Я была очень зла, но заставила себя ответить:

– То есть между вами была договоренность, что Джимми отдаст вам вам вазу и статуэтки?

– Именно. – Глаза Голди жадно блеснули, а затем она снова прикрыла их платком. – О, Джимми! Щедрая душа!

– А доказательства этой договоренности у вас есть? – спросила я, зная, каким будет ответ.

– Я… – Голди опустила носовой платок, она была сбита с толку. – Доказательства?

– Например, письменное заявление о намерении Джимми подарить вам эти вещи?

Раздражение вспыхнуло на ее лице, прежде чем она снова взяла себя в руки.

– К чему нам эти формальности?

– Боюсь, что формальности необходимы, – сказала я. – В завещании об этих вещах ничего не сказано, и если нет каких-то других документов, то ваза и статуэтки останутся здесь.

На этот раз Голди не стала скрывать своего раздражения.

– Ну ничего себе! – раздраженно сказала она.

Она прошла мимо меня к коридору, но затем остановилась и повернулась ко мне:

– Кто знает, может, это и не его ваза, и статуэтки тоже не его.

– Они принадлежали его жене Грейс, – сказал я, не зная, к чему Голди клонит.

Голди фыркнула:

– Это он тебе так сказал.

Я прищурилась:

– Что вы имеете в виду?

Джона ответил вместо матери:

– По всему городу ходят слухи, что Джимми был вором. Говорят, это он залезал в дома.

Меня охватил гнев.

– Джимми не был вором.

Джона без интереса пожал плечами.

Голди снова промокнула глаза носовым платком, вспомнив, что ей надо горевать.

– Я просто хотела какую-нибудь вещицу на память о Джимми.

– Насколько я знаю, между вами уже несколько недель ничего не было.

Лицо Голди дрогнуло: ноздри раздулись, и она посмотрела на меня с неприкрытой ненавистью.

– Нечего верить слухам.

Я посмотрела ей прямо в глаза:

– Чего и вам желаю.

Голди снова всхлипнула и повернулась к сыну:

– Пойдем, Джона.

Она выбежала через парадную дверь.

Джона нахмурился, но пошел за матерью.

Я стояла на крыльце, наблюдая, как они забираются в старую бордовую машину. За рулем был Джона. Только когда они выехали на дорогу, я наконец вернулась в дом и закрыла дверь. Кипя от злости, я вернулась в гостиную и повалилась на диван. Ну и тетка! Ее наглость поражает!

И еще кто-то распускает слухи, что Джимми вор.

Я только еще больше разозлилась. Мне хотелось сохранить доброе имя Джимми, но у меня явно ничего не вышло. Не знаю, откуда пошли слухи, но наверняка здесь много времени не потребуется, чтобы новости – в искаженном виде – разлетелись по городу.

Я вскочила с дивана и начала ходить взад-вперед, не в силах больше сидеть. Оладушек поднял голову и посмотрел на меня со своего места на подоконнике. Через несколько секунд он сунул голову между лапами и снова заснул. Я остановилась у дверей и уставилась на океан, пытаясь успокоиться.

Прилив уже начался, оставляя мокрый песок между разбивающимися волнами и отметкой паводка. В поле зрения попала чайка; и двое детей бежали по песчаной отмели, направляясь к приливным бассейнам. Я позволила знакомому пейзажу успокоить меня, и после нескольких глубоких вдохов мой гнев рассеялся, а мышцы расслабились.

Не было никакого смысла тратить свои силы на Голди и Джону Крантц. У меня были дела поважнее. Но пока я успокаивалась, мой разум все еще не был достаточно ясен, чтобы эффективно решать любые умственные задачи. Я решила дать себе немного времени и занять руки, пока мои мысли не успокоятся. У меня было много дел по дому, которыми нужно было заняться, и я подумала, что могу сделать что-нибудь полезное, пока не оправлюсь от неприятной встречи с бывшей подругой Джимми и ее сыном.

Я решила начать разбирать одежду Джимми. Конечно, особой радости это занятие мне не доставит, но сделать это надо было.

Я вылила остывший чай в раковину, открыла шкаф в прихожей и стала доставать вещи. Я перебрала куртки Джимми, шапки и перчатки, свернула их и положила на диван в гостиной. Все, что еще в хорошем состоянии, пойдет на благотворительность, а остальное – на помойку.

К счастью, большая часть того, что я вынула из шкафа, отправится на помощь нуждающимся. Среди этих вещей еще крепкая пара рабочих ботинок и темно-зеленые резиновые сапоги, на которых я и закончила. Хотя перебирать вещи Джимми было нелегко, потому что становилось ясно, что это значит, я его больше никогда не увижу, я все же сдержала слезы и освободила шкаф.

Не знаю, имею ли я право отдавать одежду Джимми до вступления в право наследования. Надо спросить мистера Огилви. Но, по крайней мере, можно все подготовить.