Мари-Бернадетт Дюпюи - Колдовская душа [litres]

– Анатали плохо спит, она очень чувствительная девочка. С Томми ей будет спокойнее, она будет не одна. Если бы мне в детстве позволили иметь собаку и разрешили бы ей спать возле моей кровати, я был бы в восторге!

Эти аргументы возымели силу, и уже два с лишним года Томми делил со своей маленькой хозяйкой комнату и все ее ночные кошмары. Единственное, на чем настояла Жасент – это чтобы Калеб спал в соседней комнате, благо места в доме хватало.

– Малыш спит спокойно, не то что я… Нельзя, чтобы Томми разбудил его вечером или утром своими шалостями.

И все же Анатали сожалела о том, что у них с Калебом разные спальни. Она не раз приходила к заключению, что присутствие маленького мальчика отпугивает невидимую гостью, которая так ее страшила. Вот и сегодня вечером Анатали не спалось и она внимательно наблюдала за поведением собаки, не забывая поглядывать в темноту между платяным шкафом и стеной – в тот самый угол, где стоял старый круглый столик на одной ножке, прежде принадлежавший ее прадеду Фердинанду Лавиолетту.

«Знать бы, там ли она… Пока я ничего не вижу и Томми лежит спокойно, буду молчать. Не стану говорить с матерью!» – пообещала себе девочка.

Успокоившись, Анатали закрыла глаза, вцепившись обеими руками в ошейник собаки. Примерно с час ее одолевала дремота, однако девочка часто вздрагивала и просыпалась. И вот, как только она начала засыпать, Томми заскулил. Как это часто бывало, песик залез под одеяло, чтобы покрепче прижаться к хозяйке, которая, пару раз моргнув, в испуге, с бьющимся сердцем села на кровати. Прозрачная голубоватая фигура возникла на своем излюбленном месте, перед шкафом.

Каждый раз, когда появлялся призрак, Анатали цепенела от ужаса, словно мышка перед змеей. То обливаясь пóтом, то холодея, она дрожала – так ей было страшно. Пришлось собрать всю свою смелость, чтобы открыть рот и произнести слово, которое она прежде не решалась вымолвить:

– Мама? Мама, это ты? Пожалуйста, послушай, что я скажу. Обычно, когда речь заходит о тебе, я говорю «моя мать», но «мама» звучит ласковей. Может, тебе это будет приятно? Не знаю, слышишь ли ты меня. Хорошо, если слышишь, потому что я хочу кое-что тебе рассказать. Может, ты грустишь из-за того, что умерла, когда я была еще совсем маленькой, или же у тебя есть другие причины горевать. Только знаешь, я думаю, тебе следует оставить меня в покое, потому что помочь тебе я ничем не могу. И я тебя боюсь – так, что вечером мне страшно ложиться спать. Мои дедушка с бабушкой тоже умерли, но они не приходят и не докучают мне…

Анатали умолкла, уже сожалея о том, что употребила слово «докучают», которое не одобряла Жасент. «Милая, следует говорить „не дают покоя“!» – поправляла она племянницу.

Песик все еще мелко дрожал и тихонько поскуливал.

– Прости, зря я сказала, что ты не даешь мне покоя – это не так. Я просто тебя боюсь. И Томми, как видишь, тоже. Ты ведь знаешь, что это дедушка Шамплен подарил его тете Жасент и дяде Пьеру в день их свадьбы. Говорят, это была твоя идея. Выходит, ты была добрая, если я все правильно поняла…

Анатали уже готова была поделиться с призраком матери всеми своими тайными мыслями. Эмма перестала быть для нее угрозой, теперь это была скорее таинственная аудитория, воплотившаяся в одном призрачном существе с расплывчатыми очертаниями, которое, казалось, вздрагивало, стоило Анатали заговорить.

– Мне бы очень хотелось иметь маму, ну, чтобы ты была моей настоящей мамой… Я видела тебя на фотографиях. Ты была красивая, даже очень! Скажи, а ты радуешься, когда я приношу цветы на твою могилу? Конечно, да! Мари, моя подружка, говорит, что мамы обожают получать букеты. И, может, тебе будет приятно узнать, что я старательно учусь в школе, получаю хорошие оценки. Учительница вчера меня хвалила!

Анатали произнесла свою маленькую речь, опустив голову. Посмотреть на призрак у нее не хватало смелости. И она бы не удивилась, если бы услышала ответ. Даже, наверное, подняла бы на мать глаза. Но в комнате было тихо, если не считать ее еле слышного бормотания.

– Вот, мамочка, что еще сказать, не знаю. Я на тебя не сержусь – ты ведь не виновата, что умерла. И я тебя все равно люблю. А ты? Ты меня любишь? Именно поэтому ты так часто приходишь в мою комнату по ночам?

Девочка вздохнула – внезапно на нее нахлынула щемящая тоска. Этот монолог пробудил в ее душе острейшую боль, похожую на фрустрацию. В эти мгновения Анатали почувствовала, что у нее есть мать, с которой можно поговорить…

– Может, все это не по-настоящему и что бы я ни сказала, ничего не изменится?

Крупные слезы увлажнили ее круглые щечки. Всхлипывая, девочка вытерла их тыльной стороной ладони. И тут случилось нечто удивительное: Анатали почувствовала, как к ее лбу прикасается что-то теплое и восхитительная безмятежность и радость переполняют душу. Чей-то голос беззвучно произнес у нее в голове: «Прости! Прости!» И на этом все кончилось.

Тяжело дыша, изумленная девочка еще какое-то время настороженно ждала, но в комнате уже никого не было. Эмма исчезла. Томми выбрался из укрытия, спрыгнул с кровати и устроился на половике. В следующий миг в спальню вошел Пьер. Он был в пижаме. Пьер подошел к кровати на цыпочках и еле слышно спросил:

– Крошка моя, тебе опять снятся кошмары? Мне показалось, что ты с кем-то разговариваешь. И я решил к тебе заглянуть…

– Я говорила с мамой. Дядя Пьер, только никому об этом не рассказывай! Мама часто ко мне приходит. И Матильда сказала, чтобы я с ней поговорила.

Обеспокоенный Пьер погладил девочку по плечу. По его мнению, все дело было в чувствительной натуре Анатали. Он не верил в духов и прочие россказни Матильды. Для Пьера не существовало ни призраков, ни видений, ни предчувствий. По его мнению, они могли быть либо результатом нездоровья, либо же плодом буйного воображения.

– И она погладила меня по лбу, – продолжала Анатали.

– Бедная моя девочка, тебе это, наверное, приснилось, – пожалел Пьер племянницу. – Пожалуйста, постарайся заснуть. Томми защитит тебя, если что, и я тоже всегда рядом.

Но Анатали была взбудоражена, пусть и испытывала странное чувство облегчения. Она удержала Пьера за руку.

– Побудь со мной еще немножко, дядя Пьер! Скажи, ты знал мою маму?

– Я уже объяснял тебе! Мы с Лориком – лучшие друзья, и, конечно, я познакомился и с Эммой. Ей тогда было лет двенадцать – девчонка с темными косичками, в клетчатом переднике. Она была веселая и не упускала случая подшутить над твоей бабушкой или разыграть нас с Лориком.

– Она была добрая?

– Конечно! Но об этом поговорим в другой раз. На следующей неделе у тебя начинаются каникулы, так что мы возьмем Калеба и все вместе пойдем на рыбалку!