Мари-Бернадетт Дюпюи - Колдовская душа [litres]

– Спасибо, дядя Пьер! Я очень тебя люблю. Если бы у меня был папа, мне бы хотелось, чтобы он был таким, как ты.

Пьер, расчувствовавшись, поцеловал ее. Анатали, которая очень устала, снова легла. Он поправил одеяло и коснулся лба девочки – так же легко и деликатно, как незадолго до этого неприкаянная душа ее матери, Эммы Клутье.

– Ничего не бойся, – проговорил Пьер, выходя из комнаты.

– Обещаю, больше никаких страхов! – отвечала девочка.

Прежде чем погрузиться в исцеляющий сон, Анатали решила про себя, что завтра обязательно сходит к Матильде.

Матильда разложила карты и теперь внимательно их изучала. Через некоторое время она разочарованно покачала головой: духи-наставники всё никак не являлись, и в раскладе таро не было ничего интересного.

– Вечером попробую снова! Сейчас на улице слишком шумно.

И правда, снаружи долетали привычные звуки: выходили из школы дети, сигналил грузовик, в загородке за домом блеяли козы.

– Сейчас-сейчас! Иду, мои красавицы! – пробормотала знахарка. – Наверное, пить хотите… Милостивый Иисусе, какая жара!

Матильда встала и аккуратно убрала карточную колоду в ящик буфета. Когда женщина уже собиралась выйти, в дверь постучали.

– Мадам, это я, Анатали! Можно войти? – произнес юный мелодичный голосок.

– Я знала, что ты придешь, – ответила Матильда, открывая дверь.

За москитной сеткой, натянутой на раму (вещь, в это время года совершенно необходимая), она увидела племянницу Жасент – белая лента в каштановых волосах, в руках – школьный рюкзак.

– Проходи! Положи рюкзак вон туда. Мне нужно сходить к козам. Пойдешь со мной?

Анатали обожала домашних животных, поэтому, сияя улыбкой, согласилась.

– Я хотела зайти к вам после уроков и поэтому попросила тетю Жасент запереть Томми дома. Иначе он прибежал бы к монастырю меня встречать!

– Да, я уже не раз видела, как он мчится сломя голову, чтобы тебя не пропустить! Это очень умный пес. А как у тебя дела?

Разговаривая, они зашли за дом, где стоял ветхий дощатый сарайчик – тут Матильда держала своих коз.

– В такую погоду я выпускаю их, только когда сядет солнце. Позволяю им немного погулять в загоне. Иди полюбуйся малышами, им всего один месяц! Они как игрушечные, правда?

– Да! Мадам, можно их погладить?

Матильда какое-то время любовалась очаровательным зрелищем, которое являли собой девочка и пара козлят. Она была искренне рада возможности поговорить с Анатали наедине.

– Чем займешься на каникулах, Анатали? – весело спросила знахарка.

– Дядя Пьер обещал взять меня на рыбалку. Ну, еще буду шить – моей кукле нужно новое платье. И еще буду приходить к вам в гости.

– Это очень мило с твоей стороны! Если хочешь, я расскажу тебе, какие травы лечат людей. И мы вместе пойдем их собирать, только встать придется очень рано.

– Договорились! Можно мне называть вас Матильдой?

– Ну конечно! Или, если хочешь, бабушкой Матильдой. Не просто «бабушкой», без имени, – так ты могла бы звать только свою настоящую бабушку, мадам Альберту… Мне будет очень приятно, правда. Своих-то детей и внуков у меня нет…

Вместо ответа Анатали оторвалась от очаровательных козлят и повисла у знахарки на шее, отчего та, никак этого не ожидавшая, чуть не упала.

– Я так рада! Вы меня чуточку любите, ведь правда? И мама. Думаю, мама меня любит. Сегодня ночью я почувствовала, как она гладит меня по голове.

– Неужели? Расскажи! – торопливо попросила Матильда, подаваясь вперед.

– Я сделала, как вы советовали: поговорила с ней – и даже довольно долго! А потом я почувствовала, как что-то легонько прикоснулось к моему лбу. И Томми сразу же перестал бояться и спрыгнул с кровати. Думаю, мама больше не придет. Я ее об этом попросила.

Матильда с серьезным видом кивнула и погладила девочку по шелковистым волосам.

– Знаешь, у тебя даже личико просветлело. Словно на душе стало легче… Теперь ходи на могилу матери почаще и приноси ей цветы. Если она тебя послушалась, значит, уже вознеслась к божественному свету и ангелы наконец-то смогут ее утешить. Ты очень смелая девочка, Анатали!

Для Анатали эти слова были слаще меда. Взволнованная, она укрылась в объятиях Матильды.

– Все это благодаря вам, – пробормотала девочка. – Спасибо!

Знахарке хотелось плакать. Нежность этого ребенка смягчила горечь ее былых обид, заставила забыть о прошлом.

– Мы с тобой станем хорошими подругами, – произнесла Матильда. – У меня есть земляничный тарт. Хочешь?

– Еще бы! Обожаю сладкое!

Через полчаса Анатали решила, что ей пора домой. Подхватив рюкзачок, она встала на цыпочки и поцеловала Матильду.

– Скоро я снова к вам приду! – пообещала девочка.

– Передавай привет Жасент и Пьеру, моя крошка! И поосторожнее на центральной улице! Машины ездят все быстрее и быстрее…

Матильда даже вышла на крыльцо, чтобы проследить за ребенком. Она сразу же заметила возле церкви Брижит Пеллетье и Пакома. Мать и сын были одеты как на праздник. Они разговаривали с кюре. Чисто выбритый и тщательно причесанный, несчастный безумец поглядывал в сторону знахарки и Анатали.

– Только не это! – прошептала девочка. – Матильда, он меня увидел! Я боюсь Пакома. Что, если он за мной увяжется?

– Думаешь, он сможет это сделать? Мать ему этого не позволит. И не надо бояться Пакома, он не злой. А еще – доктор Сент-Арно дает ему успокоительное.

– Я все равно боюсь.

– Если так, лучше уж я провожу тебя до перекрестка. Со мной тебе ничего не угрожает.

Брижит притворилась, будто не видит знахарку и Анатали, когда те переходили через площадь, зато Паком тут же уставился на девочку остекленевшими глазами. Его толстые губы приоткрылись в блаженной улыбке и тихо пробормотали:

– Эмма! Маленькая Эмма!

Ужин подходил к концу. В электрическом свете вдова Пеллетье выглядела еще более изможденной. Она жевала печенье и смотрела на сына, и ее лицо выражало ненависть. Годами она ухаживала за ним, оберегала, но теперь Паком представлялся ей обузой, которую нет сил тащить дальше. «Я всегда обращалась с ним как с ребенком, была с ним ласкова. Но сейчас – сейчас он вызывает у меня отвращение и дорого мне обходится», – размышляла она.

Гонорары у доктора Сент-Арно были немалые, он требовал платы за каждый визит, а также за уколы и таблетки. Сбережения Брижит стремительно таяли. К тому же она устала купать и кормить крепкого двадцатишестилетнего парня с разумом ребенка и подумывала о том, как бы от него избавиться. Стоило сыну расшалиться или начать говорить глупости, как она принималась ему угрожать: