Любовь Юнина - Происшествие

И она со значением посмотрела на Галину Петровну. Та слушала молча, кивая время от времени.

— Надо жаловаться, — решительно заявила Короедова. — Писать.

— Пожалуй, ты права, — задумчиво проговорила Галина Петровна. Конечно, ей как партийному руководителю все эти вопросы следовало бы обсудить на партгруппе. Однако она опасалась, что большинство поддержит Смирнова, а не ее. Если же они напишут письмо, то потом она может сказать, что пыталась поговорить со Смирновым наедине, но он не внял ее словам. Как он докажет, что разговора-то и не было.

— Я думаю, — заметила Короедова, — надо писать прямо в обком, — памятуя, что секретарь обкома неплохо относился к ее Матвею.

— Ну уж сразу в обком, — запротестовала Галина Петровна. — Я думаю, достаточно заявления в партбюро.

— Ни в коем случае! Ты напрасно веришь, что Артем тебя поддержит. Он будет вести себя так, как велит Жуков. А у Жукова положение сложное. Он хоть и не одобряет смирновские нововведения, но, с другой стороны, ведь именно он пригласил Смирнова к нам. Не очень ему приятно будет расписаться в собственной некомпетентности.

— Возможно… Возможно, так. Хорошо. Обратимся в райком партии.

Короедова недовольно покачала головой.

— Полумера. Впрочем, есть возможность в случае чего пожаловаться выше.

Заявление писали целую неделю, оставались по вечерам на работе. Получилось оно длинным, на шести страницах. Вначале шли цитаты из работ Ленина, из постановлений Пленумов и решений съезда. Слова «перестройка», «ускорение», которые так нравились Ирине Васильевне, она писала с наслаждением. Ее вдохновляли призывы к демократизации, которые не сходили со страниц газет, ведь они позволяли, на ее взгляд, не подчиняться безропотно приказам руководства, а обсуждать их. Впрочем, свои приказы сотрудникам отдела она не позволяла обсуждать. Но это так, к слову.

Далее в письме приводились факты некомпетентности Смирнова, неумение руководить редакцией. Слова, сказанные им Зайчикову: «Я не держу вас», — не цитировались, было сказано просто «угрозы уволить неугодных», и вообще отношение к Зайчикову — акт мести Короедовой за ее честные критические выступления. Слова о рвачестве расценивались как глумление над коллективом. Передача «Как мы отдыхаем» подавалась как факт идеологической близорукости. Упоминалось о том, что Дмитриев, пользуясь служебным положением, привлек в качестве автора передачи свою родственницу. Положительные заметки в областной газете в адрес телевидения каждый раз специально организовывались Дмитриевым. В заявлении отмечалось также, что в последнее время на телевидении появилось много скучных, серых передач. Некоторые даже назывались и подтверждались письмами, которые Галина Петровна взяла в отделе писем. (Если честно говорить, то эти письма были инспирированы Короедовой, но об этом никто не знал, даже Галина Петровна.)

Все это доказывало, что Смирнов и Дмитриев не справляются с новыми требованиями.

А в конце была «клубничка». Это был личный вклад Ирины Васильевны Короедовой. Смирнов и Дмитриев — земляки. Оба родились в городе Козельске. Это и объясняло столь странный взлет карьеры молодого спецкора.

Когда письмо было написано и отредактировано, Галина Петровна самолично отпечатала его на машинке.

Прочитав его, Короедова самодовольно сказала:

— Впечатлительно! Очень убедительно, — и подписалась. Ильюшина тоже свою подпись поставила.

Потом показали письмо Зайчикову, его недавно приняли в партию, и Ирина Васильевна полагала, что будет неплохо выглядеть, что будут подписи и молодых, и более опытных. Зайчиков прочитал и с чувством пожал руку Короедовой.

— Правильно, — сказал он возбужденно. — Я обеими руками за!

— Подписывайся! — скомандовала Короедова и подвинула бумагу к нему поближе.

— Зачем? Вы же подписались!

— С тобой не соскучишься, — вздохнула Ирина Васильевна. — Письмо ведь коллективное.

— А кто еще подпишется кроме вас с Галиной Петровной?

— Мы еще ни с кем не разговаривали, — Ильюшина начала злиться.

— Нет, подожду, — покачал головой Зайчиков. — Если все подпишутся, тогда и я. А так сразу схарчит.

— Тебя давно надо было схарчить, — проворчала Ирина Васильевна. Она злилась на себя, что не переговорила с Зайчиковым раньше, а сразу показала ему заявление.

История жизни Зайчикова на телевидении была поистине драматичной. Библиотекарь по образованию, он как-то предложил передачу о старых книгах. Передача получилась, пришло много писем, и в это время в редакции образовалась вакансия. Бывают иногда такие срочные вакансии: кто-то уволился, кто-то заболел, а у кого-то из-за этого отпуск срывается. В такой момент, крайне редкий в жизни редакции, берут первого, кто подвернется. Подвернулся Зайчиков.

Уже через несколько месяцев выяснилось, что Зайчиков совершенно неспособен к журналистскому делу. Его переводили из отдела в отдел, каждый заведующий старался от него избавиться. Последнее место его пребывания было у Короедовой. Толку от него не было почти никакого, и когда у Ирины Васильевны лопнуло терпение и она решила ставить о Зайчикове вопрос ребром, в редакции появился Смирнов. В очередной раз Зайчиков провалил передачу, и Смирнов, ничего не зная о незадачливой его судьбе, объявил ему выговор. Этот выговор в другое время Короедова приветствовала бы двумя руками, но в новой ситуации она повернула дело иначе: травля Зайчикова.

Подходить к каждому сотруднику с предложением подписать заявление, в котором критиковались действия руководства редакции, было рискованно. Поэтому Короедова и Ильюшина говорили с сослуживцами намеками, выясняя их отношение к Смирнову и Дмитриеву. Однако желающих жаловаться на них открыто не нашлось. Ильюшина была расстроена. Не поторопились ли?

— Шкурники, — сказала Ирина Васильевна, — никакой гражданской смелости.

Галина Петровна ничего не ответила. Она очень опасалась, что письмо всего с двумя подписями будет выглядеть недостаточно убедительным.

— Может, не стоит посылать, а, Ира? — неуверенно проговорила она. — Все-таки мы задумывали его как коллективное.

— Ну уж нет! Не отступлюсь! Одна пошлю, если ты… если тебе отказывает мужество. — Она привыкла настаивать на своем и не терпела противоречий.

— Не в этом дело, — поморщилась Галина Петровна. — Давай тогда припишем, что под письмом подписались бы многие, но боятся расправы за критику.

— Неглупо! — согласилась Ирина Васильевна. — Еще надо добавить, что это заявление — акт нашего гражданского мужества. И что мы просим его считать выражением мнения всего коллектива.

Как хитрая и неглупая Галина Петровна, потеряв всякую осторожность, решилась выступить в роли борца, понять трудно.