Алексей Наст - Распутницы

— Ящик!

На черешню:

— Ящик!

Дед вообще арбузы машинами привозил. Килограмм — пять копеек.

Геннадий до сих пор помнил, что тогда было Счастье. Конечно, сейчас четыреста миллиардеров и триста тысяч миллионеров ругали ту Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику, но остальные сто пятьдесят миллионов ничего не забыли…

Геннадий очнулся — странно, что сейчас вспомнил детство.

Он пошёл под холодный душ.

— Всё будет хорошо! Плевал я на все эти козни! — закричал Геннадий, радостно ощущая, как холодные струи, обжигая разгорячённое тело, стекали вниз. И ещё вода лилась по лицу, щекам, губам, заливалась в открытый рот, охлаждая нёбо, а он выталкивал воду языком…

Так вот, тогда родители приехали в отпуск с Севера, конечно, с огромными деньгами, и, прежде чем уехать на курорты Кавказа и Латвии, постоянно устраивали у деда на даче роскошные пикники.

Купили жирную утку (тогда уток в городе было изобилие величайшее, а вот куры считались редкостью, и они были синие и очень жилистые — в СССР таких кур умели выращивать. Сейчас уже не умеют, а тогда была специальная технология!).

У маленького дачного домика деда, в импровизированной беседке, укрытой виноградной лозой, где гроздья свешивались и создавали иллюзию кавказского курорта, Гена восседал на кожаном курортном стуле с металлическими ножками, а на круглый стол водружались всевозможные излишества и яства. И когда он собрался укусить обычный бутерброд с колбасой, огромная оса со скоростью сверхзвукового истребителя внеслась прямо в рот и стала ползать по бутерброду. Геннадий ждал страшного удара — он тогда знал, что могут натворить осы своим ядом! Но Бог миловал — около минуты под смех всей родни оса лазила в открытом рту Гены по колбасе на бутерброде, а он сидел, тараща глаза в ужасе, ожидая самого худшего. Но оса мирно улетела. Гену очень обидел тот смех, то непонимание всеми серьёзности случившегося. Он в гневе выкинул тот бутерброд, но после оттаял и съел кусок зажаренной в духовке утки…

Геннадий вышел из ванной, совершенно мокрый, как попало обтёрся длиннющим махровым полотенцем с эмблемой английского футбольного клуба третьей лиги — бульдог на голубом фоне, — ощущая радость от свежести, которую приносил ветерок (теперь он не был горячим!), и вдруг остолбенел — они всю ночь спали с незапертой на засов дверью! И это в такое время, когда бандиты вились рядом, как те осы из детства! Нельзя пить! Совершенно нельзя! Иначе не только с карьерой распрощаешься, но и с жизнью — вся семья в опасности!

— Ха-ха! Не ожидал? Я — Зло!

Вовка Чекушка, изумительно опрятный (даже Геннадий не мог себя так соблюдать, как Вовку обихаживала его супруга), стоял на пороге. Просияв, он без спроса пошёл на кухню.

— Генка, за мной!

— Дядя Вова…

— Ты сейчас одевайся — надо кое-что порешать на твоей новой квартире.

Чекушка прошёл к столу, извлёк из своей фирменной чёрной сумки бутылку водки, одноразовые пластиковые рюмки и наполнил их. Опытным глазом нашёл пучок укропа для закуски.

— Пей! — указал Геннадию.

— Не буду! У меня всё болит после вчерашнего… Там жена спит, если она увидит…

— Пей, я сказал! Я — Зло!

Геннадий выпил водку натощак (надо же похмелиться, чтобы полегчало, а то от кофе никакого толку не ощущалось!) и тут же закусил вчерашним укропом. И сразу понял, что не стоит закусывать вчерашним укропом, если есть манты, колбаса, рыба или икра. Никогда!

Геннадий воззрился на Вовку.

— Дядя Вова… — начал он вяло. Вовка Чекушка был старше Геннадия лет на пятнадцать или около того, и потому, в зависимости от настроения, Геннадий называл его то Вовка, то дядя Вова.

Чекушка приложил к его губам свой нечистый палец:

— Тс-с-с-с. Аванс когда нам выдашь?

— Могу сегодня.

— Хорошо. Ты прав. Это самое главное — выдать аванс, и выдать сегодня!

— Дядя Вова, я сейчас раздам всем необходимые суммы по ремонту. Сейчас оденусь, пойдём на квартиру, и я всё раздам.

— Не называй меня дядя Вова! — заявил Чекушка.

Он снова налил себе и Геннадию в рюмки, моргнул ему, чтобы он присоединился к оргии, и выпил свою порцию. Сморщившись, он ушёл из кухни, отмахиваясь от вопросов Геннадия, но через пару секунд вернулся, всё ещё кривясь, раскурил сигарету (Геннадий настрого запрещал курить у себя в квартире — дядя Вова махнул на него рукой, и тот сник), спросил:

— Почему у меня такое имя?

Этот вопрос с утра, да после рюмки водки, мог обескуражить любого. Геннадий также обалдел и промолчал.

Вовка Чекушка стал объяснять:

— Гена, почему у меня такое имя? Нет, посуди — у моей супруги, Ольги Аароновны, имя как имя — Ольга! Ну как её назовёшь? Ольга! И всё. А меня? Вовка! Вовка-морковка! Вован! Вовян! Вовчик. Володя. Вова! Мне уже пятьдесят с лишком лет, а я всё Вова да Володя. А я теперь буду Зло! Зло-о-о-о!!!

Пьяный уже с утра, дядя Вова заорал во весь голос, нисколько не беспокоясь о спящей в зале Ирине и последствиях её пробуждения.

Геннадий опустил свою руку на плечо Зла:

— Дядя Вова…

— Я — Зло!

— Дядя Зло, ты кушать будешь? Я сейчас котлеты разогрею и чай с мелиссой оформлю.

— Мой чай вот! — Зло показал на ещё не оконченную бутылку. — А котлеты буду! Накладывай!

— Хорошо. А зачем, дядя Зло, я должен идти на квартиру? Все ещё спят, а мне уже на службу пора. Я Ирине с работы позвоню — она с вами рассчитается. У меня другие планы на утро. Правда, поверь, завал полный!

— Хочу, чтобы ты был. Американца будем пытать!

— Опять?

— Не опять, а снова! Пусть объяснит, как он обходился в Америке без женщины столько времени и были ли у него связи с афроамериканцами.

— Гомосексуальные? — поразился Геннадий.

Зло отмахнулся:

— Это я не знаю какие, а пусть объяснит, и особенно про вот эти, что ты сказал…

— Если он про эти скажет?

Зло, наполняя свою рюмку, пояснил:

— Вот и увидишь, что с ним будет, если узнаем, про эти связи…

Одоева позвала Геннадия в курилку «пошушукаться» — на виду у всех они не могли обсуждать свои дела, пока не выявлен бандитский высмотрены Курили, сидя на подоконнике. Геннадий играл спичечным коробком. Он ставил его на попа, пальцем сваливал, переворачивал на ребро. Со стороны казалось, что это занятие его очень увлекло, на самом же деле он страдал, ощущая непоправимость случившегося с отцом и с ним — воры ухватили их за мошонку, чуть рыпнешься — и всё… Для себя он решил: если за оставшиеся дни не получится найти приемлемый выход из безвыходной ситуации, он пожертвует собой — застрелится на хрен. Что ворам с мертвого мента? А отца они пошлют подальше… И примутся за другого мента — того же Урюпина или вот за неё, Одоеву, и добьются желаемого — получат в руки арестованного Игошина, выдавят из него, где он устроил тайник, а потом вернут полиции в виде трупа. Начальство пошумит да успокоится — убийца полицейского так или иначе наказан. Грустно всё это. По-любому воры окажутся наверху. И отца они не пощадят — специально утопят в помоях… Такие это люди… И семью выгонят из ипотечной квартиры. Ирка совсем несамостоятельная, она семью одна не вытянет… А после злодеи будут свои прелые яйца скрести на пляжных лежаках в Акапулько, посмеиваться — опять менты лоханулись, а с ними и всё государство Российское, весь российский народ, который они презирают. Ха-ха, мента окрутили, как дурака!.. Но и это здесь ни при чём. Просто нельзя всё купить за деньги! Вот его, Генку Егорова, за бандитские деньги, за самые большие, за большущие, в крови и наркоте вымазанные, не купишь. И за то, что старика-отца так «опустили», они ответить должны. Наступает такой момент в жизни, когда охреневший кабан должен получить за всё своё говно нож под ребро. Пойти прямо к этому Ондатру, снова, как тогда ночью, с пистолетом — и всю обойму на хрен в его башку всадить…