Алексей Наст - Распутницы

Егоров вздохнул.

— Понимаю тебя. Время идёт, результата пока нет, — кивнула Лизка.

Она за последние сутки как-то преобразилась — глаза наполнились туманом. Такой туман в зрачках у шалых бабёнок клубится — глянул ей в глаза, а там глубоко-глубоко, аж голову кружить начинает.

У Геннадия даже мысль мелькнула: может, Лизка вообще не его делом занималась? Но нет — рассказала о смерти сутенёра Зин — Костика Сопливого, о беседе с репортёром Кукурузовым и его боссом, главным редактором газеты Юрием Сергеевичем, о «чистосердечных показаниях» таксистов с пятака — Зия трахалась с ними обычным способом, никакая она не девственница.

— А что редактор говорил? Я как-то пропустил мимо ушей.

— Ещё тот жук, этот редактор. Вошла к нему в кабинет. Сидит такой тип лысоватый в круглых очках за столом, читает передовицу — вылитый Берия из фильмов о ГУЛАГе. На меня посмотрел поверх стекол. «Что вам угодно?» — спрашивает. Голосок масленый. Интеллигента из себя разыгрывает. Но я-то знаю, кто он — Костя порассказал об этой свинье. Бесцеремонно уселась на стул. Спрашиваю:

— Пузатый, с кем твой козёл Кукурузов у статуи Белинского общался?

— Что-о-о?

— Кто тебе бабки стеганул за статью про монстра?

— Вы кто такая?

— Узнаешь — лысина плесенью покроется!

— Ага… А ну, пошла отсюда! Пошла, хамло!

Я ему — бабах пальцами по губам!

— Тише, кабан. Колись, иначе я сейчас выйду, а ты навсегда останешься.

Он осёкся сразу.

Лизка хмыкнула, надула губки, красиво стряхнула пепел с сигареты на бетонный пол курилки.

— Газета принадлежит Авдотьину.

— Это я знаю, — кивнул Геннадий, стараясь не потерять нить рассказа.

Всё время в голове свербил вопрос: «Где Машка?» Вчера истерику закатила, когда он только намекнул, что раз Самсонов козлом оказался, надо бы от его плода избавиться — выскоблить семя… Как Машка разоралась! Егоров в ответ тоже накричался до хрипоты а после затаился на кухне, думал, Машка завалится плакать — она какие сутки напролёт ревела, а эта дура в сумку вещи побросала и бегом на улицу. Звал, кричал — куда там, прыг в такси и была такова… Зря он вчера так напился, голова совсем как ватная. И Зло этот, принесла его нелёгкая с самого утра…

— Ты слушаешь меня? — обиженно спросила Лиза.

— Да, конечно.

— Сонный ты какой-то… Пил вчера?

— Каузина сказала?

— И так вижу.

— Была бы ты на моём месте…

— Не каркай! Вникай в информацию. Газета принадлежит Авдотьину, а он связан с группировкой Ондатра.

— Всё понял. Через газету выявить иудушку в нашем управлении не удастся.

— Да. Авдотьин приказал редактору толкнуть материал, чтобы ты поторопился Игошина бандитам сдать. На встречу с Кукурузовым пришёл урка Ондатра, сунул ему липовое удостоверение, рассказал, что пока требовалось… А осторожный Кукурузов ему поверил, потому что сам главный редактор велел поверить.

— Что из этого следует?

— Что и раньше следовало. Высмотрень известен только Ондатру. Ну, может, ещё кому из его приближённых. И всё…

— Если мы не сможем обезвредить глаза и уши Ондатра, я всю неделю буду сидеть сложа руки… А одна ты ничего не успеешь.

— Егоров, ты мне не доверяешь?

— Не обижайся. Именно тебе одной я и доверяю. Но ты одна… Вместе мы могли бы сделать больше.

— Что же делать?

— Не знаю. Но если мы не вычислим «крота» — моё дело проиграно.

— Не кисни прежде времени. Ладно, расходимся. Поговорим вечером.

Из курилки Одоева пошла к медэкспертам, Геннадий — звонить отцу.

— Алло, отец?

— Гена… Что у вас стряслось? Маша…

— Она у тебя? — Геннадий напрягся. Как вчера не догадался отцу позвонить? — Что молчишь?

— Мне с тобой поговорить надо.

— И мне с тобой… Как твой роман?

— Почему спросил?

— Саша твой, издатель, не показывался?

— Да в чём дело?

— Не телефонный разговор. Сейчас приеду. Машка у тебя?

— Пошла прогуляться.

— Тем лучше. Жди.

В коридоре Геннадий столкнулся с Урюпиным.

— Куда лыжи навострил? — улыбаясь, вопросил Коля.

Геннадий подозрительно глянул на него. Может, он ворам продался? Нет, Урюпин не дешёвка — совесть на зелень не поменяет.

— Дела.

— Ты в делах как в шелках! Где твоя помощница Каузина?

— Здесь, в управлении. Тебе она на что?

— Забыл? Я — её жених! — Урюпин засмеялся. — Прячешь её от меня? Ревнуешь?

Геннадий тоже усмехнулся:

— Личные отношения, в рабочее время…

— Иди, иди, куда шёл…

Пока ехал домой к отцу, снова передумал обо всём случившемся: о наезде криминала, о «проколе» отца, о дурости Машки, об Игошине и загадочном содержимом сумок, из-за чего, в сущности, и разгорелся весь сыр-бор.

Открыв дверь своим ключом, вошёл в квартиру. Отец сидел за компьютером, строчил текст, который никому на самом деле был не нужен: договор на книги — лишь скрытая взятка ему, Геннадию.

— Всё пишешь? — спросил мрачно, усаживаясь в кресло.

— Подожди минуту. Мысль закончу.

— Отец, что тебе наплела Машка? О чём она думает? Время идёт — ребёнок не болячка, он сам по себе не рассосётся, если не принять меры. Тут каждый час дорог.

Отец, морщась, отвлёкся от монитора, снял очки.

— Гена… Так нельзя.

Геннадий, кипевший внутри злостью на отца, нервно отшвырнул лежавшее на журнальном столике яблоко.

— Нельзя-a! А трахать б… с бандюками можно?!

— Что-о-о?

— Да ничего! Не корчи из себя святого! Ты спутался с ворами, а они тебя подставили! Договор на твои книжонки, подачки баксами — думаешь, всё это так им нужно? Хрен там! Они схватили меня за горло — им нужен их дружок, дело которого я веду… Если я не отпущу его — тебя ославят в газетах…

— Что-о-о?!

— Заладил одно и то же! Меня шантажируют, вот что! По твоей вине. А ты мне собираешься мораль читать! Потом — пожалуйста, а сейчас — уволь. С Машкой я решу сам. Она ещё молода, у неё жизнь впереди, ей самсоновский выродок как кость в горле будет — разве не ясно? Она ещё дура молодая. И мы вместе должны убедить её…

— Гена, я не понимаю… — Андрей Андреевич растерянно озирался, то на монитор, то на сына, то на свои сухие руки. — Что ты мне говорил о…

— Боже! — Геннадий вдруг опомнился. Выпустив пар, схватился за голову. — Прости… Я не хотел говорить.

— Что стряслось? Объясни толком!

— Договор на твои книги — ловушка для нас. Твой друг Ондатр…

Андрей Андреевич вздрогнул при упоминании клички авторитета. Теперь он так ярко представил случившееся на поляне — он совокуплялся с какой-то девкой, она вопила, что девственница, а вокруг суетились невесть откуда взявшиеся парни с видеокамерой и фотоаппаратами. Вспыхивали вспышки, а ему было смешно и сладко, и он испытал величайшее наслаждение… Фу! Господи!..

— Что ты говоришь?