Семен Данилюк - Законник [сборник]

Многоголосье накатило на порог кафедры и — раскололось на отдельные, зализанные звуки.

— Ждать здесь! — послышалось повелительное. Дверь распахнулась, втиснулась округлая, коротко стриженая голова, внимательным взглядом отсканировала помещение, отпрянула, и в кабинет вошел Юрий Михайлович Судин.

«Будет дежа-вю», — Гулевскому припомнился далекий, девяносто восьмой год.

Судин и впрямь, как когда-то, захлопнул дверь. Провернул задвижку, дернул, убеждаясь, что запер, и, казалось, начал валиться на колени. Но — может, тоже вспомнил о первом визите или краем глаза уловил ожидание в глазах хозяина, — передумал и тяжко опустился на краешек стула.

— Подлец! Мир такого подлеца не встречал! — взрыднул он. Скорбно глянул на Гулевского. — Спроси, на чем упустил, когда переродился, сам себя спрашиваю и — не отвечу. Один раз в школе лобзик украл, — выпорол как сидорову козу. Казалось, на всю жизнь охоту отбил. А тут…Стыд-то какой!

Гулевский сидел пришитый к креслу, стараясь угадать, что будет дальше.

— Спрашиваю: зачем, подонок?.. Я только что из тюрьмы, — объяснился Судин. — Оказывается, на томографах решил наварить. Все они нынешние молодые таковы. Хочется в два горла жрать. Вот и не брезгуют ничем. Ладно, нашкодил по жлобству! Так приди ко мне, подонок, повинись! Ведь всему есть цена. Стоило ли оно того, чтоб друга?.. Я понимаю, если б что серьезное… Но убить не хотел, тут ему верю. На это другая смелость нужна. А этот… Дрожит, мерзавец, морда перекошена, сопли со слюной текут и только одно бормочет: «Папулечка, спаси». Здорово, кстати, костоломы ваши его застращали. Ну, да не в претензии. Может, и на пользу. Я уходить, а он обхватил колено: «Папочка, миленький! Не оставляй, родименький!» Как пацаном при порке. Был трусом, им и остался. Веришь: пистолет в руку и — на месте б положил, чтоб без позора!

Пытливо глянул на закаменевшего Гулевского. Выдохнул тяжко:

— Конечно, что тебе до моих оправданий? — Он вытащил из кармана бутылку коньяка, резким движением свернул пробку, вопрошающе приподнял, ослабил узел галстука и — припал к горлышку. Тщательно выбритый кадык поршнем забегал над белоснежным воротничком. Осушив треть, робко протянул Гулевскому.

— Выпей, — попросил он. — По сути оба сыновей потеряли.

Лицо Гулевского перекосило. Судин неохотно поставил бутылку на стол.

— Что ж? Так и слова не скажешь? — укоризненно произнес он. — Ведь специально через пол ночной Москвы крюка дал. Потому что хоть и сволочная ситуация, а выпутываться из нее придется. Я тебя понимаю. У самого все вот здесь… — Судин ткнул себя в грудь. Голос его булькнул. — Но не могу я позволить собственного сына, пусть подонка, но единственного, отдать на публичное поругание. Мать моя, бабка его, внучонком живущая; только после ишемического криза выходили. О жене, считай, молчу. Как думаешь, что с ней станет, если узнает? Котька твой мне самому всегда симпатичней моего стервеца был. Но Костя мертв. И это невосполнимо.

— Он не только моего сына убил, — напомнил Гулевский.

— Ну, с остальными-то я разберусь, — отмахнулся Судин. Выжидательно замолчал.

— Что вы от меня хотите? — Гулевский неприязненно прищурился.

— Да в том-то и дело, что ничего особенно не хочу. Приехал, потому что не мог за негодяя сына не повиниться. А порешать я и сам все порешаю.

Глубокие морщины на лбу Гулевского задвигались, будто волны в предгрозовую погоду.

— Что значит порешаю?

— Это значит, Илья Викторович, что сын ближайшего к президенту человека не может оказаться отравителем и бандитом, — снисходительно объяснился Судин. — Политически не может. Сбить кого-нибудь по неосторожности — бывает, превысить пределы необходимой обороны или даже в состоянии аффекта — еще куда ни шло. Но чтоб в банде. Тем более немыслимо, чтоб орудие преступления поставлялось по сути Управлением делами президента. Кто ж на такое согласится?.. Зато обещаю: я своему стервецу такую жизнь обеспечу, что тюрьма и колония в сладких мечтах сниться будут. Засуну в какую-нибудь дыру в Африке. Глядишь, еще и сгниет от малярии или гепатита. Но — сгниет-не сгниет, — ты о нем больше не услышишь.

— Ваш сын уличен в организации убийства и пособничестве банде серийных убийц, — холодно напомнил Гулевский. — Уличен в полном объеме совокупностью неопровержимых доказательств, закрепленных в уголовном деле. Теперь им займется закон!

— Закон — не проблема, — нетерпеливо рубанул Судин. — Зря, что ль, хренову тучу их нагромоздили?

— Даже так? — поразился Гулевский. — И как же вы думаете все это… провернуть?

— Я-то с чего над закорючками думать должен? Вон сколько вашего брата с этого кормится. Сами что надо подберут, разъяснят и применят.

— Мерзавцы! Да вы же — мерзавцы! — облокотившись локтями о стол, Гулевский подался вперед.

Чуткий Судин отскочил в сторону, напоминающе показал пальцем на дверь. Гулевский слегка опамятовал.

— Ничего, не в претензии, — успокоил Судин. — За родного сына и — смолчать? Так договорились?

— Не договорились и не договоримся, — прорычал Гулевский. — Я не только как отец, но как человек закона не позволю превращать его в фарс. Даже, — он скривился ернически, — ближайшему к президенту человеку.

— Этого и боялся, — Судин поднялся. — Еще раз искренне сожалею о случившемся. Многое могу. А вот смерть развернуть вспять — это пока неподвластно. Буду краток — очень, без дураков, уважаю. Потому прошу об одном — не становись на путях.

Прощаясь, он склонился в низком поклоне, — еще раз прося прощения за то, что совершено, и за то, что совершить предстоит.

После ночного визита заместителя Главы администрации Гулевским овладела тревога. Он не был вовсе наивным человеком и понимал значение слова «административный ресурс». В его случае оно означало, что не позже, чем с утра, на следствие, а после — на суд начнется сильнейшее давление.

Качество уголовных дел давно вызывало у судей оскомину. Даже председатель Верховного Суда при последней встрече в открытую признал, что каждое второе дело, переданное в суд следственными органами, если не закрывать глаза на ляпы, можно с полным основанием прекращать или возвращать на доследование. А уж по такому делу глаза закрывать никто не станет. Если в процессуальных документах обнаружится хоть малейший изъян, адвокаты немедленно заявят о недопустимости добытых доказательств. На основании этого потребуют исключить обвинение в пособничестве отравителям как недоказанное, да и по эпизоду отравления Кости и Вадима будут настаивать на отсутствии у Егора Судина умысла на умышленное убийство, а значит, на смягчении наказания.

Вновь и вновь прокручивал Гулевский в уме собранную доказательственную базу, выискивая в ней уязвимые места. Забылся только под утро тяжелым, клочковатым сном. Проснулся от запаха дымящегося кофе и деликатного мурлыкания Арлетты: «Утро начинается с рассвета».