Константин Бушуев - Забыть Веронику

Ремиссия наступила в конце июня. С каждым днем укреплялись моя связь с реальным миром, с прошедшими и текущими событиями. В разговорах с врачом я уже уверенно называл свое имя и свой возраст, место работы и домашний адрес. Я даже вспомнил, что первую мою жену звали Вероникой, а вторую — Маргаритой. И это было мучительно и страшно, потому что ко мне вернулись воспоминания и о тех кошмарных событиях, которые я до сих пор мечтаю предать забвению… Неужели я, потомственный интеллигент, вузовский преподаватель с ученой степенью, тихий, спокойный и рассудительный, не совершивший в жизни ни одного противозаконного поступка, мог своими руками сбросить с двенадцатого этажа женщину, с которой прожил полтора десятка лет? И восстановившаяся память отвечала: да, ты это сделал. Сам, без всякого принуждения. Никто не заставлял.

Но ничуть не меньшую боль мне доставляло и другое. Мотив, по которому я лишил жизни Маргариту. В самом деле, ведь пятнадцать лет вместе жили. Наверное, я не был идеальным мужем, и Риту могло кое-что не устраивать в наших отношениях. Но разве же можно вот так, за моей спиной, крутить любовь с другим мужиком, который, до кучи, является моим начальником? И не просто любовь крутить, но и всерьез планировать новое замужество… Вот я сейчас оцениваю ситуацию ретроспективным взглядом, и мне кажется, что ничего страшного не случилось бы, если бы я внезапно узнал про связь Риты с Андреем, но при этом был бы не в курсе их дальнейших намерений. Мало ли жен ходят налево, но ведь не всех же убивают мужья!.. Если бы я и решил применить силу, то скорее против подонка Бурковского, а не против Риты. Но те фразы, которые прозвучали в двух телефонных разговорах, заставили меня возненавидеть именно ее. Я в прямом смысле обезумел от злости, когда услышал, как Рита рассказывает этому подлецу, что ей будто бы меня жалко, что она опасается за мое душевное здоровье и поэтому оттягивает решительное объяснение со мной! Вот, значит, какое отношение я заслужил от женщины, которую искренне любил и которой ни разу в жизни не изменял, — она меня жалеет! Я что, жалкий тип?.. И в тот момент мне сразу же вспомнилась давняя история, когда я обнаружил доказательства неверности Вероники и потом выяснял отношения с парнем, с которым она переписывалась. Он ведь мне примерно такие же слова говорил, что жена не решается со мной порвать только из жалости, из опасений за мою дальнейшую судьбу… Вот так и вышло, что одна злость наложилась на другую, я слетел с катушек и выбросил Риту с лоджии. А потом побежал в ванную, чтобы под струями воды ритуально очиститься от совершенного преступления…

И наконец, главный источник боли. Вера! Мой светлый лучик, мелькнувший из-за мрачных туч. Соломинка, за которую я ухватился, когда уже готов был пойти на дно. Родник живительной влаги, случайно подвернувшийся мне, когда я брел по безводной пустыне с распухшей от жажды глоткой… Где она, Вера? Ее нет, она оказалась миражом, призраком, наваждением, галлюцинацией. Она появилась в моей жизни лишь потому, что я забывал принимать прописанные врачом таблетки. С ней я обрел счастье, которого не имел даже в самые лучшие периоды отношений с Вероникой и Маргаритой. А в итоге счастье это оказалось бредом сумасшедшего. Представляю, что обо мне подумала та длинная официантка, обслуживавшая меня в кафе, в которое я заходил в день «знакомства» с призраком Веры, — сидит взрослый дядька, сам с собой разговаривает… Да и мужик, который подвозил меня до дома, тоже наверняка решил, что перед ним псих. Я ведь договаривался с ним, что он довезет Веру до ее поселка, а он-то ясно видел, что в машине больше никого нет, кроме него и меня! Но разубеждать меня он не стал, я ведь ему деньги в руки сунул, вот он и решил заработать на моем болезненном состоянии… Грубый век, жестокие нравы.

В начале июля я опять сорвался. Попросил врача прекратить лечение и предоставить меня самому себе. Объяснил, что не хочу выздоравливать, не хочу ощущать на своих плечах груз воспоминаний. Доктору мои аргументы не показались убедительными. Врач есть врач, он на то и заточен, чтобы лечить больного, и ему невдомек, что иная болезнь является благом для пациента. Он меня сначала уговаривал, потом стал лечить насильно. Я попытался его убить. Ни оружия, ни каких-либо его аналогов у меня не имелось, поэтому я в одно прекрасное утро набросился на доктора, явившегося с обходом, и попробовал его задушить голыми руками. Оказалось, не так это просто и быстро, как в фильмах показывают, да и техникой я не владею. Пока мы боролись, катаясь по полу и ударяясь о ножки кроватей, в палату ворвались санитары. Две недели я пролежал, привязанный к кровати. Когда меня развязали, я предпринял попытку совершить побег. И опять неудача, я даже до забора не успел добраться. Меня поймали и вернули в палату. На следующий день я решился на самоубийство. Смерть и боль — понятия несовместные, и я выбрал первое!.. И снова мимо, они меня откачали… После того инцидента мне стали колоть какие-то кошмарные препараты, словно придуманные самим сатаной. Через несколько недель у меня уже не было желания кого-то убивать или куда-то убегать, но это уже был и не совсем я, моя личность начала осыпаться, как сложенная из сухого песка пирамида, на которую вдруг подул сухой африканский ветер. И только один очень маленький, но чрезвычайно жизнелюбивый кусочек головного мозга изо всех сил работал, удерживая меня от окончательного превращения в сине-зеленую водоросль, колыхаемую прибрежной волной. Два желания боролись во мне: покончить с болью и сохраниться как личность. «Живи, у тебя еще все может наладиться», — шептал мне внутренний голос, то ли Верин, то ли Вероникин, и я страшнейшим усилием воли заставлял себя к нему прислушиваться. Он же подсказал мне спасительную идею (да, спасительную, теперь я это вижу) — написать книгу о недавних событиях. Вспомнить и описать. Во всех подробностях, во всех деталях. Чтобы частности заслонили целое… И тогда боль отступит. Она станет уже не моей болью, а болью того незадачливого персонажа, злоключения которого я буду описывать. Так и оказалось. Моя книга стала для меня очередным шансом вернуться к нормальной жизни. Вот и лечащий врач удовлетворенно кивает и ободряюще хлопает меня по плечу, когда заканчивает очередную беседу. Хороший мужик, и чего я тогда на него набросился?.. Пожалуй, в качестве извинения за доставленные неприятности я подарю ему возможность стать первым читателем моей тяжелой, но искренней рукописи.

Эпилог, написанный участковым

Все лето я провел в следственном изоляторе. По ночам, ворочаясь на койке, я видел красивые сны. Лазурное море, искрящееся в лучах солнца. Белоснежные яхты, скользящие по волнам. Пальмы с раскидистыми темно-зелеными листьями, теннисные корты, шикарные отели… Мои соседи по камере, двое ментов и один пожарный, и подумать не могли, что почти каждую ночь я покидал тюремные стены и улетал в те места, которые ранее служили мне источником удовольствий и впечатлений. Я мог лежать в шезлонге, сквозь темные очки наблюдая за крикливыми чайками и потягивая через трубочку слабоалкогольный коктейль или свежевыжатый сок. Натянув на голову кислородную маску, мог бродить по морскому дну в окружении причудливо изогнутых кораллов и фосфоресцирующих юрких рыбок. Мог сидеть в шикарном ресторане со средиземноморской кухней и заказывать улыбчивой официантке самые изысканные блюда и напитки, не глядя при этом на цены. Мог наслаждаться верховой ездой в любимом «Буцефале»… И, конечно, мог любить женщин! За эти месяцы я вспомнил и «перелюбил» всех девчонок, с которыми когда-либо имел интимные отношения. Всех, кроме жены и Ксюхи. Со Светкой понятно, она никогда не пробуждала во мне никаких страстей и никакого душевного трепета, и я всегда четко понимал, что живу с ней только ради денег ее папаши. А вот Ксения…