Вера Миносская - Хранители

— Георгис уже расспросил Захария, — прокричала Маша, так как певцы, выпив воды, вновь ударили по струнам, — нам повезло: в округе всего два ущелья с церковью Богородицы. Одно — это Трипити, о котором говорил Георгис. Отсюда недалеко, километров десять. А другое — подальше, на северо-восток, у заброшенного монастыря.

Улыбчивая девушка поставила перед нами с Иваном тарелки. В одной дымились, исходя соком, бараньи ребрышки. На другой лежали пластины гравьеры 27 27 Гравьера — твердый сыр из овечьего молока, чуть солоноватый, с ореховым привкусом. . Я полила их медом и отправила в рот одну за другой. К терпкому вкусу сыра отлично подходило красное молодое вино из кувшина.

Наша терраса выдавалась над каменной осыпью. Казалось, мы зависли в сияющей капсуле над ночным морем. В свете огней колыхались низкорослые критские пальмы, фикусы и олеандры, а сразу за деревянными подпорками дышала влажная тьма. Иногда на плечах я чувствовала уколы брызг, срываемых расходящимся ветром.

Вслушиваясь в мантинады, я улыбалась. Не раздражало даже, что Иван, как обычно, с головой ушел в разговор с Машкой о делах.

Свет померк — это навис над ними, загораживая от ламп, Машин великан. Опершись огромными руками по обе стороны от Марии и тем самым отделив ее от Вани, рыкнул, глядя на него:

— Как дела, Маша?

Иван, вынужденно прервавший разговор, смотрел на детину с интересом. Откинувшись и закурив, сказал Маше по-русски:

— Вы прям живая иллюстрация диснеевского мультика.

Подавив улыбку, Маша обвила рукой монументальную ручищу кавалера, усадив на стул подле себя. Приобняв нахмурившегося на неясный смысл русских слов ревнивца, она познакомила мужчин. А спустя несколько минут напротив них уже образовалась компания из кумов и друзей пирата. С некоторыми Машка была знакома. У кого-то нашлись общие друзья с Иваном. Я вежливо улыбалась всем сразу и никому в отдельности, на пристальные взгляды не отвечала, сидя на обочине их хмельного круга, от которого так и разлетались смех, брызги ракии и феромоны.

Рядом послышалась возня. Черноглазая девчушка лет пяти подсадила на соседний со мной стул маленького Константиноса, а потом забралась сама.

— Ясу! 28 28 Привет! ( греч. ). — сказала она, белозубо улыбнулась и моментально опрокинула солонку.

Прелести вольного, не скованного городом детства: можно бродить допоздна меж смеющихся взрослых, рассыпать соль и не получить за это нагоняй. У меня такая счастливая жизнь случалась только летом, в Ялте. На соли палец сам собой вывел волнистые линии, цилиндрического дельфина над ними, и мальчишку с девчонкой, сидящих на прибрежных камнях.

Дети захлопали в ладоши, и черноглазая пигалица вновь потянулась за солонкой.

Смеясь, я подняла голову и встретилась взглядом с Георгисом. Он опустил глаза на рисунок, порассматривал его и, отпив вина, снова поглядел на меня поверх стакана. Молча, без улыбки. Машинально я тоже сделала глоток. Пока взгляды наши пересекались над соляной картинкой, веса в себе я не чувствовала.

Посиделки закончились далеко за полночь. На пляже крестный Константиноса, толстый адвокат из Ираклиона, вместе с отцом именинника и другими мужчинами затеяли стрелять в воздух из ружей. Пространство гремело, собаки лаяли, парочки целовались.

Когда пальба закончилась, я помогла женщинам собрать со столов посуду.

— Эвхаристо 29 29 Спасибо ( греч. ) . , — поблагодарила Афина, завидев меня с подносом, заваленным грязными тарелками и огрызками хлеба.

— Объедки кидай в тот мешок, — показала она в угол кухни.

— Это собакам?

— Что-то псу, что-то рыбам. У нас тут полно рыбаков. Эй, Анна, ну-ка иди сюда! — закричала она.

— Что стоишь, как коза? — И добавила вполголоса, глядя на парня на скутере рядом с дочерью: — Как влюбленная коза.

Ночью нагнало дождь. Как выяснилось утром, в горах лило всю неделю. Потому мы решили обождать с исследованием ущелий, учитывая, что прогноз обещал скорое установление привычной для этих мест погоды — сухой и жаркой.

Георгис повез отца Захария в какую-то отдаленную церквушку в горах, где тот желал прибраться и отслужить службу. Маша с Иваном, завернувшись в куртки и прихватив кувшин вина, устроились на веранде таверны. Сейчас здесь было тихо. Сидела какая-то парочка в углу, да на другом конце террасы — давешние голландцы, мучимые похмельем. Не великана, не его друзей-кумов уже не было, утром они уехали в Ираклион. От брызг и ветра таверну закрыли по периметру полиэтиленовыми рольставнями. Иван подвинул пустой стул к себе поближе и, глядя на меня, с улыбкой похлопал по нему.

Отказавшись от их с Машей компании, я надела куртку, кроссовки, засунула в рюкзак альбом с карандашами и, зайдя на кухню, попросила у Афины хлеба и воды.

— Куда это ты собралась?

— Хочу прогуляться вдоль моря до Лутры 30 30 Лутра — пляжи и бухты в трех километрах от Лендаса. .

— Погоду ты выбрала!

Она дала мне вчерашнего хлеба, гравьеру и налила в бутылку воды. От денег отказалась взмахом руки.

По небу ветер гонял облака, но дождь прекратился.

Прежде чем ступить на тропу, я поглядела на две колонны, оставшиеся от древнеримского храма Асклепия, и византийскую приземистую церквушку. Я никак не могла привыкнуть к греческому будничному соединению древности и повседневности: вот беленая стена жилого дома и бак с водой над ней, а вот, почти вплотную, каменные прямоугольники бывших комнат античного здания. Все вместе — и дом, и археологические раскопки — окружало небрежно организованное пространство, свойственное критским деревням: какие-то шланги, строительный мусор…

Такое же естественное сращивание античности и современности я наблюдала разве что в Риме.

Синего в вышине становилось все больше. По тропке над морем я миновала скалу-элефант, похожую на слоненка, опустившего хобот в воду. И уселась на диком берегу. Ветер был свеж и упруг. От скал до края неба лежало Ливийское море. То особенное море, которое не спутаешь ни с одним другим на свете. С цветом воды, заставляющим видевших его только на снимках, подозревать фотографа в чрезмерном увлечении фотошопом. У берега, где подводные камни, оно зеленое, с языками бирюзового, и дальше — яростно синее, бьющее в сердце горизонта.

В пальцах наливалось знакомое чувство силы и легкости. Это значит — скоро я буду рисовать. Предмет рисунка пока был не ясен.

Выбравшись на дорогу, я дошла до гавани Лутра. Устроилась в камнях, где лодки целовались с пристанью.

Соседняя скала походила на морду крокодила, заглядывающего в гавань с соседнего пляжа. Местные говорят, что Клеопатра, будучи близ Лендаса проездом, так очаровалась этими местами, что оставила любимых животных — слона и крокодила — стеречь их до своего возвращения. Тема животного мира вообще популярна в здешних легендах. Вот, например, на западе, откуда я пришла, гора, под которой примостился Лендас, и впрямь напоминает лежащего льва. Ее так и называют — Лев-гора. Давным-давно, когда мир населяли боги и титаны, взрезая воздух, пронеслась по небу золотая колесница — то богиня Рея спешила в Критские горы рожать Зевса. Один из львов, тянувших повозку, упал и окаменел на берегу. Дав название деревне: Leondas по-гречески означает «лев».