Вера Миносская - Хранители

Два пологих рыжеватых мыса стерегли залив. На правом холме, я знала, лежали развалины античного храма Диктинны, невидимые от воды.

Луна висела ровно посреди бухты, пуская до берега широкую полосу. Коротко глянув на Георгиса, я открыла дверцу и пошла к берегу, чувствуя на себе его взгляд. На ходу расстегнула пояс, стянула блузку и за ней — бюстгальтер, кидая их на землю. Сзади хлопнула дверь и заскрипела галька под ногами. Не останавливаясь, я расстегнула юбку. Шаги ускорились, и почти у самой воды Георгис резко развернул меня к себе. Он уже успел снять рубашку. Уперевшись лбами друг в друга, мы переплели пальцы рук, тяжело дыша. Точно теперь, когда вокруг никого не было, собирали силы перед последним рывком.

Наши губы слились, языки встретились. Запустив пальцы в волосы Георгиса, я скользнула горошинами сосков по его груди. Он с силой прижался ко мне животом. Секунду назад я думала, что могу целоваться с ним вечно, но предательское дыхание снова сбилось. В ушах бесновалась кровь. Ненадолго оторвавшись от меня, Георгис стянул упаковочное кольцо с коврика, и мягкая подстилка сама развернулась, шлепнув концом по воде. На крупной прибрежной гальке без нее было бы непросто. Хорошо, что Георгис помнил об этом.

Потянув его за руку, я ступила на пружинистую материю. Дальний ее конец уходил в подступившую к берегу лунную дорожку.

Георгис обошел меня. Его тело было сильное, с вьющимися черными волосками. Не удержавшись, провела пальцем по темной полоске от середины груди к животу. Он потянул меня вниз, опустил на спину, развел ноги коленями и лег сверху. Чувствуя его тяжесть и тепло, сходя с ума от желания между бедрами, я обвила его ногами. Обхватив запястья, Георгис завел мне руки за голову. Прелюдии мы оставили на Сан-Пьетро в Риме.

Он вошел в меня сильно. Двигался глубоко и жадно, точно не мог насытиться. Я выгибалась, поднимала лицо к серебряному кругу, задыхалась — он стонал. Я кричала — он покрывал мой рот поцелуями. Мы терлись горячими лбами и щеками. Сознание уходило от меня. Когда в конвульсиях тела сдавило друг с другом, он выпустил мои руки, прижал к себе и с хриплым протяжным стоном закинул голову вверх.

Несколько минут мы лежали переплетясь, чуть подрагивая.

Почувствовав его ладонь на свой щеке, я открыла глаза. Голубые радужки тонкими нитками охватывали расширившиеся зрачки. Я подняла взгляд чуть выше. Небо напоминало дисплей авиадиспетчера. Контуры созвездий мигали яркими точками, некоторые из них двигались. Это самолеты разлетались во все концы света.

Опустив глаза, снова нырнула в родное. Губы у него пересохли, и я мягко поцеловала их. Потом еще, задержавшись на нижней подольше. Мышцы внизу его живота подобрались и затвердели. Взгляд из расслабленного стал острым. Руки сдавили мои виски чуть сильнее, чем минуту назад. Я улыбнулась. Изогнувшись, выскользнула из-под него. Он повернулся так резко, что тут же вспомнился хищник, от лап которого уворачивается дичь.

По лунной дорожке я зашла в море и, обернувшись, поманила его. Йоргос шел медленно, не отрывая от меня глаз. Серебряная вода обжигала кожу. Я медленно отступала, пока сияние не обхватило нас кольцом по пояс.

Он подошел вплотную, положил руки на мои бедра и рывком прижал к себе. Голова закружилась.

— Над тобой нимб, как тогда, у водопада, — проговорил он, глядя на меня сверху вниз.

— Но заниматься любовью мы здесь не будем. Мы поедем туда, где есть твердый пол, — закончил Йоргос с улыбкой.

Засмеявшись, я ударила его кулаком в плечо. Он подхватил меня на руки, и я снова обвила его ногами. Как по команде мы повернули головы к холму с руинами храма Диктинны. Но все молчало. Вода была на удивление спокойна.

Запрокинув ко мне голову, он продекламировал:

— Бакко, тобакко э Вэнэрэ,

Ридукон ль’уомо ин чэнэрэ!

Обняв его за шею, я поразилась:

— Матерь Божья, Йоргос, ты выучил стихи на итальянском?! Ты же их не запоминаешь!

— Я сделал это ради тебя, родная моя.

Однако насмешка в глазах и предательски дрогнувшие губы заставили меня прищуриться и внимательнее взглянуть на него. Не выдержав, он расхохотался:

— Это не стихи, а любимая поговорка Энцо: «Вино, табак и женщины до добра не доведут!»

Смеясь, мы повалились в воду. И, выбравшись на берег, на ходу подбирая разбросанные вещи, устремились к машине, ибо закоченели. К счастью, на этот раз ехать было всего ничего. Взобравшись в гору, джип свернул с грунтовки и остановился у маленького дома.

За предбанником следовала единственная комната. Часть ее была отведена под кухонный уголок с газовой плиткой, часть — под закуток с кроватью. Центральное место занимал не то камин, не то печь.

— Это печь или камин?

— Как тебе сказать… — Георгис тут же присел разжигать внутри жерла огонь из газет и поленьев, лежащих в жестяном ведре. — Сейчас скорее камин, а раньше отец крестного делал здесь гравьеру. Ставил сюда ведро с молоком. За дверью есть полуземлянка-полуподвал, где головки сыра вызревали. Теперь ее используют как холодильник.

Кроме полуземлянки, другого холодильника тут не было. Как и электричества. Я сняла с себя влажную одежду, наспех натянутую на голое тело на пляже, и завернулась в плед, принесенный Йоргосом. Он остался в одних джинсах.

Рядом с камином стоял невысокий столик, заваленный всякой всячиной. Между ним, деревянной подпоркой до потолка и печкой-камином Георгис расстелил одеяло и кинул пару подушек.

Плечам, несмотря на плед, было зябко, и я опустилась на колени перед пылающими поленьями. Скоро тепло поднялось до локтей и охватило меня целиком. Воздух в комнате быстро прогревался, собственно, он и не успел как следует остыть после жаркого дня.

Йоргос сел сзади. Обнял, поцеловал в висок. Руки его забрались под плед. Проведя ладонью по животу, одна осторожно сжала грудь, другая проникла ниже, я застонала и откинулась в его объятия. Он целовал мою шею, борода колола кожу, и я чувствовала за нас обоих. За него: как мягкая женская плоть меж бедер раздвигается и напрягается при более сильном нажатии. И за себя: как твердый палец скользит вниз, сгибается и ласкает по кругу, едва касаясь. Оперевшись ладонями о его колени, я запрокинула затылок ему на плечо.

— Йорго!

— Да, девочка моя… ты… прекрасна!

От низкого голоса и движений, следующих за моими, разум отключался. Его палец был легок, нежен. Он ласкал влажный, набухший бугорок, превращая кровь в ток. Йоргос притянул к себе мой мечущийся подбородок, накрыл губами хнычущий рот, впитывая сочащееся из него исступление. Обладая мной полностью, он давал мне выбор дальнейших действий.

Почти ослепнув, я развернулась к нему, помогла стянуть джинсы. Он откинулся на подпорку. Сжал руками бедра, опустил на себя, и горячие волны пошли по телу.