Вера Миносская - Хранители

— Дай-ка мне эту штуку. Она тебе не нужна. Что ты, как угорь, свернулась? Идем в комнату.

Моя кровать застонала под Ставросом. Я опустилась рядом. Отруганной медсестры не было. Из коридоров по-прежнему доносились крики, с улицы — звуки двигателей.

— Так, слушай. Йоргос в больнице. Состояние стабильное. Он не умрет. Поняла? Повтори.

— Не умрет, — повторила я.

И заплакала. Ставрос терпеливо подождал, пока эмоции утихнут.

— Это вы застрелили Александра?

— Ага. У нас с Йорги два один в его пользу. Но это только потому, что я приехал позже, — хохотнул он. — Первого он убрал сразу при входе в отель. Тот не ожидал нападения, конечно, но все же Йорги был невооружен. Так что молодец малыш.

«Это он специально для меня говорит, подбадривает», — поняла я. И улыбнулась.

— Давай-ка пройдемся, и ты расскажешь, что было, — поднимаясь, сказал Ставрос.

Мы вышли в коридор. Тело Александра еще не убрали. Вокруг работали судмедэксперты. Остановившись рядом, Ставрос пробормотал:

— Чертовски рисковый сукин сын! И ведь могло выгореть…

Я отвела взгляд, ни живое, ни мертвое лицо Александра мне видеть не хотелось. Возле стены лежала уже упакованная в прозрачный полиэтиленовый пакет книжка.

Вздохнув, я начала рассказ.

— А что ты телефон не брала? — спросил Ставрос.

Телефон я оставила в рюкзаке возле Ваниной подушки в таверне. Звонков потому не слышала, обнаружив позже страшное количество вызовов от Георгиса, Маши и еще кого-то (как потом выяснилось, от полицейского оператора).

Как кратко рассказал Ставрос, по пути в ущелье Георгис осознал мысль, усыпленную бурными событиями последних дней: он так и не видел фотографию Александра. В свое время в сети не нашлось ни одной, и он отложил поиски. Сейчас же позвонил Маше и попросил скинуть фото бывшего бойфренда. В ущелье связи не было, и Йоргос увидел его лицо уже на выходе из Агиофарагго…

— Не знаю, за кого из вас я боялся больше, — хмыкнул Ставрос, — за тебя или за него. Сперва испугался, что Йорги рехнулся. Он звонил в невменяемом состоянии, когда несся в отель. Хорошо, не сбил никого. В смысле надеюсь, что не сбил.

Мы постояли на террасе. Я показала, кто откуда стрелял. Труп «помощника», к счастью, уже унесли.

Через спальню провела Ставроса в комнату с круглым столом.

— Одного только не понимаю, — сказала я. — Откуда взялась книжка? Минут за двадцать до этого я вела Александра через мои комнаты, стол был пуст как всегда.

— Это вон та, что в коридоре? — прищурился Ставрос.

Я кивнула.

— То есть в отеле был кто-то еще?

— Нет, только мы. А книга до того лежала в мастерской. Я летом сверялась с ней, когда вырезала стихи на стульях, и не выносила ее оттуда.

Ставрос хмыкнул.

— И главное, — продолжала я. — Можно, конечно, списать все на состояние, в котором я находилась. Но понимаешь… пока я эту книжку не увидела, меня точно замкнуло. Я не соображала, что делать. А поглядела на нее, и в мозгу сложился четкий план действий: руки сами положили ее в контейнер вместо Евангелия. Хотя после я и ругала себя, что не убежала сразу из комнаты и попала в лапы Сандро.

Ставрос снова хмыкнул.

— Что бы или кто бы это ни был, оно сохранило вам жизнь. Мы едва успели подняться по лестнице. Собственно, я стрелял на ходу. Получи Александр сразу, что хотел, то есть Евангелие, или начни ты бегать по коридору, и, возможно, мы бы застали… хм… другую картину.

«Если родится сын, назову Ставросом», — внезапно, как и многое сегодня, решила я.

— Спасибо, — сказала я, дотрагиваясь до его рукава.

— Тут, видишь, много сил вмешалось, — усмехнулся он. — И потом мы с Йорго уже столько раз выручали друг друга, что и считать бросили. Я тоже обязан ему жизнью.

Выдвинув ящик под круглой столешницей, я достала рукопись. Тяжелую, в кожаном переплете. И два мелких контейнера, куда были спрятаны кусок уцелевшего подлинника и письмо Софии.

— Читала их? — спросил Ставрос.

Я покачала головой.

Открыла последнюю страницу списка. Если бы не знала, то вряд ли разобрала в вензелях и не совсем привычной грамматике:

«С любовью к Господу и Софии».

Вот они, все вместе: рукописи Георгиса и Софии и венчающее их Евангелие. Как и хотела София. Прав был иеромонах Тимофей в своем послании Ивану, оставленном в Арадене: есть нечто, не заканчивающееся со смертью. Вспомнилось, насколько беспомощными показались мне эти слова тогда, средь развалин. Но сейчас я сама не сказала бы иначе. Не знаю, кто положил на стол сегодня книжку, а прежде усадил за него четверых. Но я точно знаю, что есть сила, которая держит мир на плаву. Часть ее уходит вместе с нами, часть — делает нас бессмертными. Потому, София, я слышу тебя.

Подвинув к Ставросу оба мелких контейнера, я отдала и рукопись. А спустя полчаса была уже на пути к Рефимно — ехала в больницу к Йоргосу. Мы со Ставросом договорились, что я подброшу в город двух его коллег. Причем один из них поведет до госпиталя «ленд ровер» (руки у меня еще подрагивали), а второй по пути запишет для протокола мои показания.

— Про книгу на столе можно опустить, — задумчиво заметил Ставрос. — А ключи от дома Йоргоса тебе отдаст врач в больнице, я его попрошу. И пустят тебя к нему, не волнуйся.

Это перед самым отъездом я вдруг подумала, что формально Йоргосу я никто…

Ставрос помог донести до машины мои чемоданы. Туда же я затолкала мольберт с красками.

В больнице врач провел меня в реанимационное отделение, бубня, что, строго говоря, не положено и только в качестве исключения и уважения к просьбе господина Ксенакиса…

Йоргос был отгорожен от соседей занавеской. Пищали приборы, к телу тянулись какие-то трубки и хоботки капельниц. Он был в забытьи. От шеи до скул его покрывали бинты. Хотелось прикоснуться к нему, но страшно было потревожить. Да и врач топтался рядом.

Магическое словосочетание «господин Ксенакис» нимбом окружало меня. И в обход правил мне разрешили навещать Георгиса утром и вечером начиная с завтрашнего дня.

Дома я легла в его кровать. Белье хранило знакомый запах. Всего две ночи я прижималась к Йоргосу. Но уже не могла вспомнить, как засыпала раньше. Укутанная покоем, исходившим от места его сна, я вскоре и сама задышала ровно. Перед закрытыми глазами встал белоснежный отель. Сегодняшний день показал, что у задачи, над которой я билась утром, решения нет. Нельзя уравнять два мира: тот, в котором существовали объятия Йоргоса, и тот, в котором я едва не лишилась их навсегда. Обустраивать место, где нас чуть не убили, я не смогу. В ответ на этот вывод, словно проверяя его на истинность, я вновь увидела себя в той своей жизни на Агиосе Павлосе. И сердце сжалось от родного, еще не забытого. Качнулся керосиновый фонарь на ветке. Блеснула свежим лаком греческая вязь на спинке стула. Душистый порыв ветра перекинул меня в ослепительную белизну дюн, по которой я гоняла вверх-вниз кавалера. Но еще сильнее я чувствовала тепло, исходившее от подушки Георгиса. Лежа на ней, я точно прощалась с девичеством. Точно заплетала косу.