Анна Акимова - Змеиная верность

Лиза не сомневалась.

– Ты говоришь, что он меня не полюбит? – продолжала Зоя Евгеньевна. – Никогда не полюбит, да? Пусть. Но и никого другого он не полюбит тоже. Я выработаю у него отрицательный условный рефлекс. Знаешь, как у крыс вырабатывают отрицательный условный рефлекс? Когда крыса делает то, что не нужно экспериментатору, ее бьют током! Раз за разом, раз за разом, пока не усвоит – этого делать нельзя! Так и я с Пашкой. Влюбился, женился – женушка подыхает. Опять влюбился-женился – опять подыхает. Влюбился – подыхает! Женился – подыхает! Подыхает! Подыхает!! Подыхает!!!

Она кричала все громче. Лиза, раскрыв рот, смотрела на Болдину. Перед ней был как будто совсем другой человек. Лицо Зои неузнаваемо исказилось, глаза побелели, рот кривился и брызгал слюной, пистолет прыгал в трясущихся руках.

Куда девалась «Зоечка Евгеньевна», классная тетка, красивая, умная, ироничная? Если бы Лиза раньше увидела ее такой, она бы сразу поняла, что перед ней сумасшедшая. Если у нее бывают такие припадки, чего ж удивляться, что она убивает направо и налево…

Вдруг Болдина смолкла. Было видно, что она огромным усилием воли старается взять себя в руки. И это ей удалось. Она задышала ровнее, лицо разгладилось, руки перестали трястись. Перед Лизой вновь стояла спокойная и холодная Зоя Евгеньевна. И она была гораздо страшнее, чем та, которую Лиза видела минуту назад.

– А теперь ты, – вдруг сказала она таким тоном, что Лиза поняла: началось, сейчас убийца примется за нее. – Ты тоже встала на моем пути. Ты понимаешь? Ну?!

– Да нигде я не вставала! – воскликнула Лиза. – Даже не заподозрила вас ни разу. Зря вы это затеяли. И топили тогда меня зря. Кстати, я так и не поняла, почему у вас купальник остался сухим?

Это была слабая попытка оттянуть неизбежное. Она не сомневалась, что Болдина сейчас оборвет ее. Но неожиданно вопрос о купальнике почему-то задел Болдину.

– Чего тут понимать? – окрысилась она. – Я плавала без купальника! Мне ведь было нужно алиби. Сухой купальник – это отличное алиби. Кто-нибудь да заметил бы, что он сухой, а если бы никто не заметил, я бы нашла способ обратить на это внимание. Но ты наблюдательная, ты купилась! Что, тебя шокирует, что я плавала голой? Конечно, это ведь так «неприли-и-и-чно» – плавать голой, ах, ах! Это же против правил, да? Запомни… на те несколько минут, что тебе остались, запомни – по правилам живут одни дураки!

– Люди веками вырабатывали правила, – упрямо возразила Лиза. – Правила – это цивилизация. Без правил живут одни изгои и преступники.

– Иш-ш-шь ты, как заговорила, – зловеще прошипела Болдина. – Ну, сейчас ты заговоришь по-другому…

Иван Уткин и Павел Петраков наконец-то выбрались из затора и ехали к институту, но совсем не так быстро, как им хотелось. Видимости не было никакой. Дворники не справлялись с потоками воды, хлещущими по стеклу. Иван то и дело жал на гудок, но это не помогало. Машины впереди тащились так же медленно, любителей экстрима в жутких погодных условиях не находилось.

Павел сидел, стиснув зубы. Он испытывал ощущения человека, отходящего от сильного удара, когда в первый момент ничего не чувствуешь, кроме тупого толчка, а потом до сознания начинает доходить боль.

События, о которых он еще вчера не подозревал, факты, которые толковал совсем по-другому, вдруг словно высветились безжалостным светом истины. Каждый факт, как кусочек мозаики, нашел свое единственное место, и из них сложилась чудовищная, дикая, уродливая картина. И в центре этого кошмара был он, Павел Петраков, тупой идиот.

Неужели это правда, спрашивал он себя. И понимал – да, правда.

Это было невыносимо, и он мычал сквозь стиснутые зубы от душевной муки. Хорошо, что из-за шума дождя и надрывного рева мотора его не было слышно.

Яркий свет окна за пеленой дождя приблизился почти вплотную, и Саша услышал крики, что-то вроде: «Эй!… Эй!…» Голос был не Лизин. Кричала та, другая.

Саша непроизвольно заспешил, последние несколько шагов он сделал, не глядя под ноги. Вцепившись левой рукой в деревянный короб окна, он подтянулся и осторожно заглянул внутрь.

Лиза и Болдина почти не сдвинулись с места, они по-прежнему стояли друг против друга, только теперь Саша видел их с другой стороны. Они стояли около стола, за которым в лаборатории обычно пили чай.

Саше теперь было видно лицо Болдиной, страшное лицо, искаженное, злобно ощеренное, с повисшими вдоль щек слипшимися волосами. Она орала что-то неразборчивое и трясла пистолетом перед Лизой.

Лица Лизы видно не было, она опустила голову и смотрела куда-то в пол. Вся она была понурая, с опущенными плечами и как будто не замечала оружия, пляшущего перед ней. Саша стал примериваться, как бы ловчее и по возможности неожиданно для Болдиной проникнуть в комнату.

Вдруг Лиза подняла голову и что-то сказала. Саша не расслышал ее слов, все заглушал шум дождя. Он только увидел, как Болдина вся перекосилась, еще больше ощерилась. По тому, как она перехватила пистолет, Саша понял – сейчас будет стрелять. Медлить было нельзя, и Саша, группируясь в прыжке, с силой оттолкнулся от уступа.

– Пей, пей! Гадина, сука, пей! – кричала Болдина.

Голос ее стал резким и визгливым. Она орала так уже довольно долго.

Лиза тупо смотрела на кружку с отравой, которая опять стояла перед ней. Кофе давно остыл и поменял цвет – из ярко-коричневого стал грязно-бурым.

Она устала настолько, что возникала пугающая мысль – выпить, и пусть все кончится!

С того момента, как Лиза увидела Сашу Грачева в стеклянном проеме двери, она исступленно ждала помощи. Она поняла, что Людмила поднимает на ноги всех, кого может, и была уверена – вместе они что-нибудь придумают, помощь придет непременно.

Но время шло, а ничего не происходило. Лизе казалось, что миновало уже много часов, а она все еще наедине с убийцей.

И правда, что они могут сделать, думала она. Любые их попытки что-либо предпринять окончатся тем, что Болдина ее застрелит. Она убьет ее и будет говорить, что это Лиза на нее напала. Она ведь не знает, что Лиза все рассказала Людмиле. А если узнает – убьет, чтобы отомстить. Даже если сюда будут ломиться омоновцы, она успеет это сделать, когда поймет, что ей нечего терять.

Надежда вдруг ушла, как вода в песок. Лиза почувствовала, что впадает в оцепенение. Все стало безразлично, даже страха она больше не испытывала. Ей хотелось только одного – чтобы все скорее кончилось.

Чем равнодушнее и отрешеннее становилась Лиза, тем агрессивнее вела себя Болдина. Она говорила все громче, распаляя себя, и наконец начала кричать, осыпая Лизу бранными словами и водя стволом пистолета, целясь то в голову, то в живот. Ее лицо вновь исказилось гримасой бешенства.