Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

– А денег сколько дала? – вошел наконец в колею допроса Шагинян.

Волод молча теребил бородавку на щеке: так я вам и расскажу, суки!

Шагинян зашуршал бумагами из папки, помассировал коленку и решился: блефовать так блефовать!

– Ну да, та самая Венера. Слушай, Волод, вот здесь у меня есть протокол допроса твоей Венеры, так она говорит, что и денег тебе дала.

– Ну и что? – окрысился Волод, – может в конце концов кто-то проявить сострадание к сыну первого секретаря райкома, комсомольскому вожаку, бывшему сотруднику Госплана? Или вас устраивает, что человек лишился дома благодаря вашей независимости, живет в конуре и голодает? Это вы, ваша беспощадная капиталистическая система довели меня до края! И наркотики – это возможность хоть на пару часов отнырнуть от вашей бездушной системы! И теперь укоряете в том, что я взял несчастные пятьсот долларов у женщины, обесчещенной вашей же системой?

Шагинян обалдело слушал ораторский мастерпис Волода и думал:

– Мда-а-а, велик был потенциал у советской власти в лице комсомола и Госплана! Но они-то ее, надо полагать, и угробили!

– Считай, что и у нас есть система против вашей системы, – вещал между тем Волод в пылу ненависти ко всему и вся, – система взаимовыручки изгоев вашего бездушного общества! Сами, суки, доводите людей до ручки и сами же преследуете. А она мне денег на покупку квартиры обещала – своей, настоящей, с горячей водой из крана! Она, а не вы с вашим несуществующим социальным обеспечением! Ненавижу вас, ваши тупые морды, ваши полицейские мигалки, всех вас ненавижу-у-у-у! У-у-у-у!..

– Вот хрястнуть бы по этой бледной спидоносной мордочке, – размечтался Шагинян в ожидании маршрутки, – чтобы знал, комсомолец чертов, папенькин сынок состарившийся, что есть же предел человеческой деградации… Да нет, это у совершенства есть предел, а у деградации бездна ступеней для падения… Алло? Товарищ майор, тут у нас Венера нарисовалась… Нет, польская. Сейчас буду.

Вечер 17 декабря 2004 г.

Каракурта – она и есть Каракурта! Я ей говорю: – Нет его, Ида! Уж все больницы исходил и морги, негде искать!

А она:

– Ищи, не мог же испариться. Где-то этого чертова урода вылечили или закопали!

Ладно, набрал шоколадок и новогодних календариков, включил личное обаяние и пошел по новой аккуратнее расспрашивать девочек в приемных отделениях.

– Да вы буквально с полотна Тициана, – таращусь на каждую, если не особенно уродливая. – У какого художника я мог видеть ваш портрет? Как, неужели еще не писали? Так я вас познакомлю с лучшими. Или лучше в своем фильме сниму. Я же режиссер. Но сейчас у меня вынужденный простой: актер у меня пропал, а он одинокий, бедняга. Помогите найти, а?

Конечно, кокетничали глазками, краснели от своей высокохудожественной оценки, искали актера в больничной регистрации – но нет его, и все тут! Уж под самый занавес, в отдаленной от центра больнице, которая внеурочно дежурила в день исторической схватки бездомного Волода с увечной дворнягой, сработало. Медсестричка похлопала глазками от незнакомого ей имени:

– Терзяна знаю, Цатуряна знаю, а Тициан – он что, современный? Но страшно смутилась, узнав о своей безграмотности. Далеко пойдет в самообразовании. Посочувствовала, как и все, что друг актер у меня пропал, стала рыться в бумажках – и нашла! Но вчитавшись, удивилась:

– Так это же бомж – ваш Владимир Затыкян!

– Ну и что? – говорю, – бомж что, не человек? У них, у бомжей, знаешь какая подходящая фактура для кино? Да и вообще, разве он виноват? Вот, ты, к примеру, красавица, при советской власти бомжей видела?

А она смеется:

– Я и советскую-то власть толком не видела, я ж в восемьдесят седьмом родилась!

Ладно. Из бумажек стало ясно, что забрали Волода в приют Благотворительного фонда. Приперся туда. Нет, говорят. За ним сюда из спецлечебницы приехали, выписан он от нас. Какой лечебницы, говорю? Психушки, что ли? Если бы психушки, говорят, и то бы лучше было. Словом, в спидцентре оказался Волод. Звоню ей, каракурте проклятой: так, мол, и так, ВИЧ-инфицирован твой клиент, пусть себе валяется на койке, пока сам не откинет копыта. А она – в крик! Ты что, говорит, на личные неприятности нарываешься? А такие слова в её напомаженных устах – страшная угроза, я-то знаю!

Пошел. Представился другом, удостоверение киностудии показал. Правда, на другое имя. Впустили.

– Ну что, Волод, – говорю, – помнишь меня по улице? Мы с тобой еще в хлебных очередях вместе стояли в конце восьмидесятых?

– Нет, – говорит, не помню. Я в таких очередях в жизни не стоял: у меня ж отец был секретарь райкома! Да и я сам в Госплане работал! Но раз пришел – спасибо. Что скажешь хорошего?

– Да вот, – говорю, – ребята с улицы тебе пере-дачку прислали, таблетки хорошие.

Глазенки у него вспыхнули, сразу заграбастал. Хотел одну сразу в рот отправить.

– Да нет, – говорю, – ты лучше после отбоя прими, больше будет кайфу. И персонал не заметит. Что ты спешишь? Сперва поговорим-побеседуем что, да как.

– Вот-вот, – говорит, – дело у меня – форменный как [114] Как (арм) – говно . Спид я оказывается подхватил, когда ширялся чужими шприцами. Плохо мое дело, брат. Одна радость – жив, оказывается, тот парень, кого я чуть не убил. Не взял я грех на душу… Мне ведь самому умирать, что бы здесь ни болтали о новостях медицины. Ты представляешь, брат, наладиться помирать при совсем свежем грехе? Я же, между нами говоря, хоть и согласился на такое страшное задание – устранить его, как та дура с сиськами мне заказала, все равно убивать не хотел. Выследил его у нас в парке ночью, подошел, уважительно так заговорил. Попросил у него денег на дозу – и все! А он рассвирепел, чемпион чертов, пощечину мне закатить хотел. А часы его – брык – с руки-то и слетели! Я тебе как брату говорю – хочешь, и у него спроси: не хотел я его убивать. Но когда он такую истерику устроил и нагнулся – часы пошарить – я его со зла и хватил гантелей… А тут на меня эта зверюга напала… Слава Богу, жив, слава Богу…

– Какой парень жив? – не выдержал я его слюнявой болтовни.

– Ну как – какой? Тоже с нашей улицы, чемпион мира. Фехтовальщик. Арамисом зовут…

Я остолбенел:

– У тебя что, – говорю, – спид или спайдер [115] Spider (англ.) – паук. в голове? Совсем мозги паутиной покрылись? Я ж сюда как раз с его семидневного поминовения пришел, цветы на могилу клал… Спортивный телеканал специальную передачу про него вчера показывал…

Мама моя родная, какой же он крик поднял! Чтобы в таком хиленьком тельце – и столько звука? На пол повалился, ногами сучит, орет, как баба, визжит, как двенадцать поросят! И клянет, клянет какого-то обманщика-мента! И верещит, что не хотел убивать, и пихает, пихает разом все таблетки себе в рот!