Лия Аветисян - Про любовь, ментов и врагов

– В документах колонии зафиксировано, что этот Сакунц вышел условно-досрочно шестого февраля девяноста восьмого, однако в родную деревню не вернулся, на учет не стал. Мы подняли документы неопознанных жмуриков за февраль того же года и наткнулись на фотографии обезображенного грызунами тела, соответствующего ему по росту и телосложению. Остатки одежды схожи с той, что была на нем, когда Сакунц вышел из колонии.

– А где были найдены останки? – Акопян закрутил салфетку с новой силой.

– Да на нубарашенской свалке, – развел ладони Шварц. – Дураки, ну. Тянутся сюда из деревень, думают, чем мы хуже ереванских воротил? Может, и нам подфартит? А кончают в Нубарашене: кто в тюрьме, кто на свалке. А этот балда успел и то и другое.

– Да, Шварц. Крестьянин должен быть богатым, иначе обязательно потянется в город и станет изгоем, – качнул головой Акопян. – Конечно, жизнь в деревне – это неимоверный труд с утра до ночи. Но наш крестьянин от природы двужильный, ему только воду дай для орошения, техникой помоги и налогами не души. Ведь это тоже – вопрос национальной безопасности: вон сколько брошеных пограничных деревень…

– Да и непограничных – достаточно, – угрюмо согласился Шварц. – Собственно, при нынешнем-то раскладе, непограничных попросту нет.

– Правильно говоришь. – прищурился Акопян. – Хорошо, вернемся к Сакунцу. – Причина смерти была установлена?

– Передозировка ЛСД. Лошадиная доза. Хотя ранее в приеме наркотиков не отмечен.

– Кто у вас засвечен по наркотикам?

– Мы с Пятым управлением связались, проконсультировались. Нереально, говорят, чтобы ему такую дозу для приваживания дали. Да и клиент неперспективный, зачем он барыгам? Всех допросили на всякий случай – не знают такого.

– Что же это получается? Приятель Анаид Мардукян Сакунц, отбыв наказание в колонии, на радостях пробует лошадиную дозу ЛСД, умирает от передозировки, но мертвым оказывается не в постели, а на свалке. Поскольку семья не заявляла об исчезновании, а лицо обезображено грызунами, то идентификация трупа не состоялась. Что еще?

– А еще то, что уже к концу дня выхода из Артикской колонии – а ехать оттуда в Ереван на маршрутке часов пять, знаешь, – он был замечен главврачом колонии, который прежде работал в Нубарашене. И замечен на Каскаде, прямо напротив кафе Ано. То есть вышел на свободу – и прямым ходом к своей подружке, которая его ни разу не навестила за годы отсидки. А ехал он, как предполагают бывшие сокамерники в изоляторе и колонии, с решимостью найти и наказать…

– Но сам-то и был наказан, – завершил Акопян за Шварца.

– Ну да!

– Мы за ней наблюдаем, интере-е-есная девица, – усмехнулся Акопян, – есть у тебя еще что-нибудь в связи с ней?

– Тут есть кое-что поинтересней, – Шварц с сожалением уставился в дно кофейной чашки, и Акопян предупредительно шагнул к селектору.

– У нас в производстве дело об убийстве Арама Лусиняна, знали такого?

– Чемпиона-то? Знал, конечно. Уважаемый был человек, несмотря на все слабости, – откликнулся Акопян стандартной характеристикой Арамиса.

– Вот уж не пойму, за что все его уважали, – сердито пожал плечами Шварц, принимая кофе от размалеванной дочки разведначальника – Я его с детства знал. Да, красавчик, любимец женщин. Да, спортивный талант и даже талант художественный. Но безалаберный, непутевый и инфантильный настолько, что зла на него не хватало…

– Ты знаешь, Шварц, я раньше никак не мог понять один важный постулат Нжде: «Каждый армянин – это ты! Живущие ли вне страны или местные, ученые ли или невежественные, нейтральные ли или партийные – это армяне, и твоя холодность по отношению к ним равна каинству», – задумчиво улыбнулся Акопян. – Но пришло время, когда понял: каждый из нас – носитель характеристик всех остальных. И пусть эти черты не проявляются у нас, но они заложены в виде спор, что ли. Просто нам с тобой повезло с просвещенными и благополучными родителями, хорошими школами, дворовым окружением из аналогичных семей…

– Ты бы мою бабушку видел, – улыбнулся Шварц, – в моем случае она всех перевесила…

– И бабушки, и прадедушки, и так до седьмого колена – это духовное богатство каждого. Конечно, духовно богатые предки были у каждого из нас. Иначе ни Сакунц, ни Лусинян, ни наши олигархи и бомжи просто не родились бы на белый свет. Природа такое не позволила бы…

Шварцу такое не приходило в голову, но в принципе было верно и хотелось в это верить. Он задумался, усмехнулся, закурил, а Акопян продолжил:

– Мы с тобой в том или ином виде, в той или иной степени обладаем человеческими свойствами каждого армянина: и чемпиона Лусиняна, и деревенского изгоя Сакунца. И, наоборот, они сами являлись носителями задатков твоих, к примеру, достоинств. Или даже талантов и гениальности Арама Хачатуряна, Вильяма Сарояна или Маштоца. Или героизма Нжде, у которого не было на совести убийства ни одного советского человека и который сам сдался советским войскам, чтобы растолковать Сталину Армянский вопрос.

– Тут он просчитался.

– Да нет, прерванный американской атомной бомбой план Сталина по возвращению наших западных земель наверняка был подсказан им.

Правда, ценой его свободы и жизни…

– Это вдохновляет: сознавать, что в каждом из моих сыновей есть зернышко достоинств Нжде, – отвлекся Шварц.

– Конечно. И задачей семьи, а уж тем более армянского государства является создание условий для этих реализаций, пробуждения лучшего, что генетически заложено в каждом армянине. Но если я могу сожалеть о Сакунце как просто о мальчишке, который пошел не тем путем и бездарно погиб, то Лусинян – другое дело. Он уже подходил к возрасту и уровню духовности, когда начинают иначе мыслить. Понимать истинное… Я лично очень сожалею о нем… Ты знаешь, что он обнаружил сеть вербовки приличных девушек на преподавательскую работу в Турцию и их обмана и насильственного втягивания в порнобизнес? У нас уже была информация, мы начали наблюдение, но он в одиночку и абсолютно бесстрашно повел свое собственное расследование и вывел нас на агента турецкой разведки. Поторопился, конечно, а потому создал условия для «счастливой случайности», позволяющей преступнику смыться…

– Агент – это Гюндуз Хикмет? – вспомнил Шварц рассказ месье Саргиса, и его правая рука потянулась к пачке сигарет, хотя в левой руке дымилась старая, – так я и о нем хотел поговорить…

– Я ж говорю – ты готовый сотрудник контрразведки, – улыбнулся Акопян.

25 декабря

Ида видела сон – как вспоминала. На следующий после отцовых сороковин день в рабочий перерыв пришли сотрудницы матери – продавщицы их сельмага. Прочитали молитву, принесли тазик с родниковой водой, умыли ей лицо.