Чарльз Вильямс - Мертвый штиль: Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

Вернувшись в офис, я вырезал окошко во внутреннем клапане бумажника размерами чуть меньше пластика. Затем подложил его под это окошко и приклеил. Все это положил на стол и прижал сверху толстым справочником, чтобы клей схватился покрепче, пока буду готовить идентификационную карточку.

Я никак не мог вспомнить, как в точности она выглядит, а потом до меня дошло, что в этом и состоит ответ на мой вопрос. Какая разница — как выглядит ксива, — главное, была бы фотография и всякие там подписи. Я нашел инвентарную карту, вставил ее в пишущую машинку и напечатал небольшую формочку, удостоверяющую, что мистер… является действительным членом общества «Дочери американской революции» [3] « Дочери американской революции » — женская общественная организация, объединяющая потомков участников войны за независимость. и имеет право приставать к прохожим на улице после соответствующего освидетельствования психиатром. Затем впечатал «Джордж А. Вард» в пропуск после слова «мистер», подписался этим именем в нижнем левом углу и размашисто, но крайне неразборчиво вывел какую-то подпись в правом. Потом прилепил клеем к формочке свою фотографию на специально отведенном для нее месте. «Весьма впечатляюще», — подумал я, критически изучая свое творение. У меня не нашлось ничего такого, что можно было бы использовать вместо печати, но такой пустяк вряд ли мог иметь какое-либо значение. Я обрезал инвентарную карту до нужного размера, втиснул ее под пластиковое окошко бумажника и посадил на клей, размышляя по ходу дела — какое полагается наказание за попытку выдать себя за представителя федеральной власти, пусть даже с такой липой, как у меня. Однако что мне за дело, раз все равно никто ничего не узнает.

С ордером было легче. Я взял со стола одну из стандартных форм для ипотеки о финансовой компании, заполнил ее на имя Клиффордса и поставил подпись Уильяма Батлера Йейтса, продемонстрировав еще раз свое умение писать размашисто, красиво и неразборчиво. Собрав обрезки кожи и пластика, оставшиеся после моих манипуляций ножом, я выбросил их в мусорный контейнер позади магазина. Затем вложил ордер и свое рукотворное творение — липовый мандат — в конверт, заклеил клапан, положил в карман и возвратился домой. Джессики все еще не было. Оно и к лучшему: мне не хотелось, чтобы она ломала голову над моим странным поведением.

Только когда я поднялся наверх, чтобы взять чемодан из чулана в холле, и отнес его в спальню, мне стала ясна причина ее столь долгого отсутствия. К подушке на той стороне кровати, что была моей до тех пор, пока я не перебрался в свою берлогу на цокольном этаже, была приколота записка. «Милый жестик, — решил я, — сам черт хитрее бы не придумал. Если бы я так никогда и не увидел эту записку, Джессика была бы не виновата!»

«Просто на тот случай, если это тебя заинтересует, — гласила записка, — я уехала в Санпорт, чтобы провести неделю на побережье. Не забудь вовремя выпроводить свою кошечку. Или кошечек».

Отлично! За исключением Отиса, в магазине, пожалуй, не осталось никого, кто мог бы заметить мои финты или полюбопытствовать по поводу моего странного поведения. А управиться с Отисом мне вполне по силам, хотя задачка и не из легких. Я поставил на кровать открытую кожаную сумку и вернулся в чулан. Выбрав строгий костюм консервативного покроя из легкой ткани, я аккуратно сложил его, отнес вместе с прочими атрибутами в спальню и положил в сумку.

Может быть, у нее там друзья. Какая-нибудь одноклассница, которая вышла замуж за некоего Кляйнфелтера, он подвизается в хлопковом бизнесе и играет на бирже. Окопался на побережье и знай себе плетет паутину. Кого это волнует?

Посмотрим! Белая рубашка, запонки, голубой галстук. Осталось еще место для мягкой соломенной шляпы, чтобы уложить ее, не помяв и не повредив.

Сам Кляйнфелтер, должно быть, пузатый, лысый и способен говорить только о структуре налогообложения. Но Джессика приехала повидаться с миссис Кляйнфелтер. Они вспомнят с ней все эти наивные вечеринки, вспомнят этого урода — мальчишку Роуботтома, у которого уши были как лопухи…

«Дьявольщина, — подумал я. — Что мне за дело, зачем она оправилась в Санпорт и с кем она там? Мы разошлись как в море корабли и даже больше не спим вместе. И она вольна делать все, что сочтет нужным».

В любом случае Джессика не позволит себе зайти слишком далеко. Это не ее стиль. Ну может быть, со слоновой грацией она начнет по возвращении шерстить все в доме в поисках доказательств присутствия каких-то женщин и устроит мне веселую жизнь, но лично себе она не позволит…

Или позволит?

«Ну смотри, глупец: у тебя на нее ушло дней шестьдесят, и ты не пляжный мальчик, с мускулистым телом и пустой головой. Ты тертый калач…»

Но тогда все было по-другому. Сейчас она раздражена, вся кипит от ярости. В ней столько злости, что ей нипочем разнести в пух и прах укрепленный лагерь бойскаутов.

Я уложил одежду и конверт в чемодан, захлопнул крышку и отнес в заднюю часть фургона, где прикрыл парой старых одеял и пробковым спасательным поясом.

Одному в пустом доме не очень-то весело, и я долго ворочался без сна. «Нервы, — подумал я, — то ли еще будет?»

Рано утром я надел дакроновые слаксы, спортивную рубашку из египетского хлопка и покинул дом с непокрытой головой. Позавтракав в городе, покатил к магазину.

Когда явился Отис, я сообщил ему:

— Меня не будет всю вторую половину дня. В Эксетере наклевывается парочка выгодных клиентов, которых надо довести до кондиции, и еще я хочу побеседовать с менеджером по рекламе на радиостанции по поводу тех объявлений, что он пытается нам всучить.

— Прекрасно, — заметил Отис. — Может, вам удастся накрутить коммерческий ролик с песней. Вот послушайте: «Навесной мотор для лодок — это крик «ура» из глоток!» Ну как?

— Да, рекламщик из тебя, прямо скажем, неважнецкий. Ты забыл самое главное — спонсора. Вот как надо: «На Годвина субмарину захватите синьорину».

— Когда надо зарыдать?

— Заткнись, это еще не все: «Она у Годвина в порту в жизнь воплотит свою мечту…»

— У нас нет субмарин.

— Только потому, что их никто не спрашивает.

— И у нас не порт, а магазин.

— Тем лучше — народ валом повалит, хотя бы из-за любопытства. Учись, пока я жив. А теперь, приятель, по коням!

— Ваша взяла, — сдался он, — мое дело — железки!

И Отис поплелся в мастерскую.

Утро тянулось невыносимо долго. Я сгорал от нетерпения и жаждал поскорее приступить к осуществлению своего плана. Около одиннадцати зазвонил телефон, когда я, как назло, был у себя в офисе. Отис же как раз за чем-то выходил и поднял трубку.

— Это вас, босс! — окликнул он.

Я вышел. Он кинул на меня лукавый взгляд, но от комментариев воздержался. Повернулся и демонстративно, как мне показалось, поспешил удалиться.