Чарльз Вильямс - Мертвый штиль: Женщина из захолустья. Дядюшка Сагамор и его девочки. Мертвый штиль

Даже на таком расстоянии было видно, что оно больше их «Сарацина».

— И вы в одиночку пытались пересечь Тихий океан? — спросил он.

— Нет. Когда мы отплыли из Санта-Барбары, нас на яхте было четверо… — дрогнувшим голосом произнес Уоринер и, уставившись на свои руки, тихо добавил: — Моя жена и еще одна супружеская пара умерли десять дней назад.

— О, какой ужас! — воскликнула Рей и чуть было не произнесла «Бедный мальчик!», но вовремя сдержалась.

Как-никак, Уоринер был ростом под метр девяносто и всего лет на шесть или восемь моложе ее. Но, глядя на красивого моложавого человека, стойко державшегося после перенесенного им горя, Рей испытывала к нему нечто вроде материнского чувства и естественное желание пожалеть и хоть как-то успокоить его.

— Как же это произошло? — спросила она и тут же добавила: — Подождите, об этом можно поговорить и позже. Хотите чего-нибудь поесть? Или, может быть, принести еще воды?

— Нет, большое спасибо, миссис Ингрэм. Я ничего не хочу, — ответил Уоринер. — Но вот если угостите сигаретой, то я не откажусь.

— Да-да, конечно.

Рей достала из кармана шорт пачку сигарет и зажигалку и протянула их Уоринеру.

— Почему вы не снимаете спасательный жилет? — спросила она. — Здесь и без него так жарко.

— О да… конечно же, — оглядывая себя, рассеянно произнес молодой человек и начал расстегивать жилет. — Я совсем про него забыл.

Сняв спасательный жилет, он положил его рядом с собой на сиденье.

Ингрэм прикурил потухшую сигару и выбросил спичку за борт.

— Так что с вами произошло? — спросил он.

— Какое-то пищевое отравление, — сказал Уоринер, хмуро поглядывая на дымок сигареты, про которую совсем забыл. — Все они умерли в один день. Один за другим в течение четырех часов. Это было ужасно… — Он удрученно покачал головой и продолжил свой рассказ тем же ровным, бесстрастным голосом: — Нет, с этим ничто не сравнится. Один в открытом океане с тремя больными, которым предстояло умереть. У всех были одни и те же симптомы. А я, зная, что вслед за первым умрут и остальные, даже не смог им помочь. Жена моя оказалась последней. Умерла она на закате дня. Самое страшное, что я был абсолютно здоров. Я смотрел на умирающих как сквозь стеклянную стену, через которую невозможно было пробиться.

Рей подошла к Уоринеру и положила руку ему на плечо.

— Я очень сожалею, — сказала она. — Не надо больше об этом говорить. Вам нужно отдохнуть. Может быть, поспите?

— Спасибо, — поблагодарил ее Уоринер, — но со мной все в порядке. Первые два дня после их смерти я места себе не находил, но потом взял себя в руки. Только тогда я заметил, что яхта протекает. Я стал откачивать воду насосом, но с каждым днем на ее откачку мне требовалось все больше и больше времени. Вскоре воды набралось столько, что единственным моим желанием стало удержать яхту на плаву. Если бы не оно, я бы, наверное, сошел с ума.

— А вы знаете, чем они отравились? — спросил его Ингрэм.

Уоринер в ответ кивнул.

— Единственно, чем они могли отравиться, — это консервированным лососем, — сказал он. — Рыба, судя по всему, оказалась испорченной. Сам я ее не ел — не люблю лосось.

— А что, банка была давно открыта?

— Нет. Всего за несколько минут до еды. Но это были не промышленные консервы. Лосось законсервировали Расс и Эстель. Это та самая супружеская пара, которая путешествовала вместе с нами. Дело в том, что Расс каждый год на неделю уезжал на реку Колумбия. Там он покупал у чинуков копченую рыбу, а свежую, им выловленную, Эстель консервировала. Расс всегда утверждал, что лосось, законсервированный ею, намного вкуснее того, что продается в магазинах. Когда мы отправились в Папеэте, они взяли с собой четыре или пять таких банок прошлогодней консервации. Десять дней назад, если мне не изменяет память, а я за последние дни совсем потерял счет времени, пришел черед Эстель готовить обед, Все изнывали от жары, и никто из нас особенно есть не хотел. Эстель случайно вспомнила про консервы с лососем и решила приготовить из него салат. Она смешала его с нарезанным луком, маринованными огурцами и добавила майонез. К ее лососевому салату я даже не притронулся, поскольку всегда считал, что лосось — еда для кошек. Поэтому я перекусил только сандвичами.

— И никто не почувствовал, что рыба испорченная? — сам не зная почему, спросил Ингрэм, который хорошо понимал, что трагедия, разыгравшаяся десять дней назад, уже свершившийся факт. — Возможно, банка была вздутой?

— Если и так, то Эстель этого не заметила. Честно говоря, перед тем, как готовить салат, она пропустила три рюмки рома. И мы, кстати, тоже. Если лосось и испортился, то запах его наверняка перебивал репчатый лук. Обедать мы сели около семи часов вечера. На следующее утро, после шести, Расс вышел на палубу, я как раз в то время стоял у штурвала, и сказал, что Эстель тошнит и у нее расстройство желудка. Он спросил, не знаю ли я, где лежат таблетки, которыми запасаются все туристы. Я передал ему штурвал и пошел искать лекарство. Я думал, что таблетки могут лежать в медицинском ящичке, который находился в центральной части яхты. Проходя мимо каюты друзей, я слышал, как рвало Эстель. Когда она выглянула в коридор, вид у нее был ужасный: лицо белое и в поту. Увидев, что это не Расс, Эстель замахала на меня руками, чтобы я отвернулся, и быстро скрылась в каюте. Я нашел таблетки, взял стакан с водой и, подойдя к их двери, позвал Эстель. Она сказала, что я могу войти. Я дал ей одну таблетку. Эстель проглотила ее, но все равно прозой должала тереть рукой лицо и трясти головой. «Боже, это от рома, — сказала Эстель. — Должно быть, у меня на него замедленная реакция». Голос ее звучал как-то смешно. Такое впечатление, что в горле у нее что-то застряло.

Я спросил, действительно ли это у нее от рома, а она ответила: «Не знаю. Ты у меня расплываешься в глазах, и я никак не могу сфокусировать на тебе зрение». Затем она вытянула перед собой руку и, посмотрев на нее, произнесла: «О Боже! Это же рука Пикассо. На ней семь пальцев…»

— Что? — прервал Уоринера Ингрэм и нахмурился. — Подождите… Когда двоится в глазах, то это… Я где-то об этом читал то ли слышал…

— То это при ботулизме, — подсказала ему Рей.

— Да, верно, — подтвердил Уоринер. — Так вы думаете, что они отравились не лососем?

— Нет, скорее всего, лососем, — ответила Рей. — Ботулизм — это один из самых опасных видов пищевого отравления. Дело в том, что при нем яд поражает нервную систему. Я где-то читала о ботулизме статью. Вот только других симптомов его я не помню. Но там точно говорилось, что у отравившегося двоится в глазах, ему трудно говорить и глотать.

— А вы знаете, какое при этом лечение? — спросил Уоринер. — У нас с собой было много хороших лекарств, и я перепробовал все, что только пришло мне в голову. Но ничто им не помогло. Вот если бы я знал, чем их спасти…