Мэри Лу Лонгворт - Смерть на винограднике

— Согласен. Это наша самая подозрительная зацепка, она многое объясняет.

— Пожалуй, стоит поступить так: отправить туда кого-нибудь из наших офицеров в штатском и поручить ему расспросы. Пусть сделает вид, что покупает автобусный проездной. Если понадобится, даже прокатится на автобусе до Эгюийя и Ронь.

— Правильно, — поддержал Полик. — Незачем этому типу знать, что мы идем по следу. А когда соберем информацию, поищем ее в нашей базе.

— Люблю современные технологии.

В дверь постучали, Полик открыл ее. Вошел Жюль Шельфер, доложить, что прибыл к месту службы.

— Вы когда-нибудь ездили на автобусах в Эксе, Шельфер? — спросил Полик.

Марин увидела, как ее мать, доктор Флоранс Бонне, профессор теологии в отставке, остановилась и уставилась на глянцевые витрины. Лишь через несколько секунд доктор Бонне, кажется, вспомнила, что собиралась выпить кофе с дочерью. Пробормотав что-то себе под нос, она направилась к кафе «Верден».

— А куда подевался книжный магазин? — спросила доктор Бонне дочь.

— Привет, мама, — Марин встала, чтобы поцеловать ее.

— «Эрмес»? — ни к кому не обращаясь, продолжала доктор Бонне. — Кому он здесь нужен?

Марин невольно усмехнулась: Антуан Верлак часто бывал в этом бутике.

— В витрине я видела пепельницу за двести пятьдесят евро! — продолжала Флоранс Бонне. — Кофе пьешь?

— Только что заказала, — ответила Марин. — А «Эрмес» здесь уже больше двух лет, мама. — Марин всегда нравилось наблюдать, как большинство их разговоров и этот в частности складываются из двух сюжетных линий.

— А я и не заметила, — ответила доктор Бонне. — Сослепу, наверное. А тот книжный я любила.

Официант принес Марин кофе, ее мать заказала чай.

— Ужас, что случилось с Полин Даррас, — продолжала мать, расстегивая кардиган. — И похолодало так резко, да?

— Ты ее знала? — спросила Марин.

Доктор Бонне пожала плечами:

— Подругами мы не были, но, разумеется, я ее знала. В церкви Святого Иоанна Мальтийского она не бывала — девочки Обанель ходили в собор. И только туда.

— Девочки Обанель? Их здесь знали?

— Конечно! Они были красавицами — то есть кроме Натали, конечно…

Только сейчас Марин осознала, что ее мать — почти ровесница Полин Даррас. Для дочери Флоранс Бонне навсегда осталась пятидесятипятилетней: она повсюду разъезжала на велосипеде, никогда не болела и, хотя вышла на пенсию, продолжала почти ежедневно бывать в университете — участвовала в собраниях преподавателей, консультировала студентов, вела исследования.

— Ты знаешь историю рождения Натали Шазо? — спросила Марин, наклоняясь к матери.

Мадам Бонне засмеялась:

— Ну разумеется! Отец-нацист.

Марин отставила чашку.

— Ну и ну! Оказывается, в Эксе ни у кого нет секретов.

— Раньше не было, — поправила мать. — Но теперь никто никого здесь не знает. Город изменился…

— А ты знаешь что-нибудь про Натали и ее сына Кристофа? — спросила Марин.

— Только то, что Натали затаила обиду на Полин, — ответила доктор Бонне. — Еще с давних пор. Всем было ясно, что они ненавидят друг друга. Это напомнило мне старый фильм с Бетт Дэвис и Джоан Кроуфорд, который раньше часто показывали поздно ночью по телевизору.

— Я знаю фильм, о котором ты говоришь. Джоан Кроуфорд играла инвалидку…

— А этот Кристоф, — прервала ее мать, — если бы не агентство недвижимости, принадлежащее его матери, не имел бы ни работы, ни денег. Он просто ноль. Дешевка.

Марин подавила улыбку, услышав такую резкую оценку из уст матери.

— Ты знакома с ним?

— Нет, конечно! Откуда?

« И все-таки ты знаешь его достаточно хорошо, чтобы утверждать, что без помощи матери он даже работу не нашел бы ».

— Например, оттуда же, откуда и девочек Обанель. Кстати, где ты с ними познакомилась?

— В школе, естественно, — ответила Флоранс, допивая чай. — В то время старших классов в Ронь еще не было. Девочки ездили в Сакре-Кёр на автобусе. Полин и Натали меня не интересовали, а Клотильда была милой. Я всегда знала, что она станет монахиней. Она ни на шаг не отходила от святых сестер.

Марин подумала, что надо бы позвонить Антуану и рассказать ему о явной вражде между Полин и Натали Обанель.

— Уже пора? — Мать поспешно встала из-за стола. — Я опаздываю в церковь! — И принялась рыться в сумочке. Марин помнила, как мама купила эту сумку по настоянию отца в Тоскане, когда самой Марин было двенадцать лет.

— Не надо, не ищи, мама, — остановила она Флоранс. — Я угощаю.

— Ты ангел! — Мать наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб, но промахнулась и вместо этого поцеловала в висок. — Отец Жан-Люк так радовался, увидев тебя на мессе! Все, убегаю! До скорого!

Марин помахала матери, увидела, как та быстро отомкнула замок на велосипедной цепи, прикрученной к ближайшему платану, вскочила на велосипед и укатила по улице Тьер. Флоранс даже не подумала спросить, почему Марин приходила в церковь или зачем предложила встретиться и вместе выпить кофе. Неужели ее родители почти не общаются друг с другом? Марин поднялась, оставила деньги на столике и вышла из кафе.

После двух часов за рулем Верлак наконец свернул на заправку — купить какой-нибудь еды в супермаркете. Сначала пришлось блуждать среди стеллажей, набитых дисками с фильмами и музыкой, которые ему и в голову не пришло бы смотреть или слушать, потом пройти мимо полок с типичными прованскими безделушками — керамическими цикадами кричаще-ярких цветов, саше с лавандой, мылом из оливкового масла, вязкой нугой, и только затем он наконец дошел до продуктового отдела. Он долго разглядывал сэндвичи, пока наконец не остановил выбор на одном из них, с ветчиной и сыром, и прихватил к нему креветочный салат. Перекусил он стоя, чтобы не облиться кофе. И поборол искушение купить батончик «Марс»: какими бы вкусными они ни казались во рту, он заранее знал, что потом от них начнет подташнивать. Шагая обратно к своей машине, он радовался, что сезон летних отпусков уже закончился и все парижане уехали домой.

В машине, слушая джаз, он выпрямился и вытянул шею, когда справа промелькнул средневековый город Каркассон. Ему вспомнилось, что где-то на холме есть стоянка рядом с обзорной площадкой, откуда открывается вид на город, и прикинул, хватит ли ему времени заехать туда на обратном пути. У Нарбона Верлак взглянул на часы. Он обещал Марин, что постарается остановиться у нарбонской мэрии и заглянуть на выставку работ лучших фотографов Франции, где экспонировались и несколько снимков Сильви. Запас времени у него был, оставалось лишь разыскать мэрию. Через несколько минут он не только нашел ее, но и припарковал машину в тени почти у самых дверей здания. Значит, судьба, усмехнулся он. Открыв дверь, Верлак торопливо прошел по мраморному вестибюлю, ориентируясь по афишам фотовыставки. Первыми в выставочном зале ему бросились в глаза огромные снимки купальщиков — излюбленный сюжет Сильви, — и он сразу же направился к ним. Это были портреты: люди разного возраста купались в зеленовато-синей речной воде и смотрели прямо в объектив. Вода казалась совершенно неподвижной, напоминая насыщенным цветом лист стекла. Верлак надел очки и подошел поближе, разглядывая первый снимок. Потом отступил, снял очки и перешел к следующему. После шести или семи снимков он остановился. Мальчик лет двенадцати или тринадцати стоял по грудь в воде, спиной к фотографу, оглядываясь на него через плечо, словно услышал, как его зовут. « Антуан, — позвала она, — иди сюда и помоги мне вытереться ». Он обернулся и обвел быстрым взглядом зал; вежливое «добрый день» экскурсовода сопровождало его на обратном пути в вестибюль.