Юлия Михалева - Невидимые

Вот сукин сын.

Ничего, с единственным бродягой можно справиться и в таком состоянии.

Вот только подлец наверняка назвал лживый адрес. Все равно нужно проверить.

И чего же только хочет Легкий?

Что такое могло оказаться у Алекса, что вдруг бы раньше принадлежало ему?

На ум ничего не шло.

Неважно. Тут уж никаких сделок.

Через несколько шагов Алекс снова сморщился и подошел к мостовой.

Было бы совсем недурно заглянуть к врачевателю — настоящему, а не как в былые времена. Но сначала — шестерка Легкого.

Заприметив пролетку, он сунул пальцы в рот и свистнул, подзывая.

— Куда, барин?

— К рабочим, — морщась, Алекс забрался на сиденье.

Извозчик обернулся:

— Эк тебя порезали.

Алекс схватил мужика за голову и рывком подтянул к себе. Тот округлил глаза и открыл рот, но не издал ни звука.

— Вези!

Приехали. Алекс сунул плату, не считая. Не до того. Судя по воплям извозчика — изрядно переборщил:

— Спаси тебя господь, барин! Век за тебя молиться стану!

Не оглядываясь, Алекс поплелся по улице, высматривая нужный дом.

Незнакомые кварталы. Шумные, вонючие, тесные. Дома по обеим сторонам улицы прижимались друг к другу, грозя вовсе выдавить.

— Зеленая, значит, да? Стой, девка!

Алекс схватил проходящую мимо местную. Та взвизгнула и дернулась.

— Отпусти! У меня ничего нет! — заблажила.

— Да заткнись ты. Чего визжишь? Где тут, в вашем нужнике, улка Зеленая?

— Тут и есть.

— Дом Бехтерева?

Она куда-то махнула.

— Отведешь.

Кивнула и быстро пошла вперед. Алекс, не отпуская ее руки, ковылял следом.

Перед одним из строя неотличимых серых бараков остановились.

— Вот он.

— Ну, иди.

Алекс вошел внутрь. Сыро, затхло, темно — хотя день солнечный. Смердело стухшим от пота бельем и мочой.

— Номер три — второй этаж.

Он кое-как забрался вверх по скрипучей узкой лестнице. Раз споткнулся.

Перед глазами — две хлипких двери.

Хотел приложиться плечом, но передумал. Еще в окно уйдет с перепугу.

Постучал. Внутри зашевелились.

— Чего? — неласково спросил хриплый бабий голос.

— К Макару. Друг я его, — ответил Алекс.

Дверь приоткрылась. Низкая, сморщенная старушонка с короткой серой косой. Рожа плаксивая.

— Ну, тогда входи, раз пришел.

Не обманул?

Жилище под стать. Такую нищету и в овраге не везде встретишь. В кровати у окна верещал ребенок. Его утешала тусклая, тощая некрасивая девка — видимо, дочь старухи.

Оглядевшись, Алекс уселся на единственный стул.

— А ведь нету Макарки-то, — всхлипнув, начала баба.

Ну, это конечно. Другого ответа и не ждали.

Алекс достал папиросу, закурил, выпустив дым прямо в лицо хозяйки, и лишь потом спросил:

— А где он?

— Сгинул! Ночью на двор собрался — да и не воротился! — заголосила старуха.

— Мама, ну полно тебе, — откликнулась дочь.

Алекс задумался.

Спросить, куда пошел — и искать там, где меньше всего похоже? А если он где-то поблизости? Услышал стук в дверь — да и скрылся?

— Сыночек, ты бы нам подсобил, а… Скажи, раз ты дружок Макаркин — где нам его найти? — старая аккуратно потрогала Алекса за рукав.

Хитрая. Прощупывает.

— Да о чем ты, мать? Если бы знал, где он — что, пришел бы к вам?

— Эх, и то верно… Совсем с тревоги я за день рехнулась, — старуха отошла в другой угол, все качая головой.

— Мм… Эээ… — девка смотрела с сомнением. — А вы давно Макарку-то видели?

Алекс попробовал подсчитать.

— На прошлой неделе.

— Стало быть, вы не знаете…

— О чем?

— Да так… Занялся Макарка чем-то. Деньги стал приносить. Может, с того и пропал?

Старуха заголосила еще громче. На сей раз, похоже, не кривлялась. Подбежала, принялась трясти дочь:

— Дашка! О чем ты мне не говорила? Во что он снова влез?

— Чужое присвоил, — спокойно заметил Алекс.

Старуха метнулась к нему:

— Ты что-то слышал?

— Нет. Подумалось так.

Баба схватилась за голову. Вполне всерьез — ну, хотя бы с виду.

— Вот проклятая моя доля! И в кого же он, ирод, только такой уродился?

— Да хватит, мама…

— Молчи! Все у вас секреты.

Раздражало, но Алекс пока молчал.

— Вы не слушайте нас, господин. Просто Макарку-то нашего с завода уже выгнали из-за дурости, — оправдалась девка.

Что-то смутно припоминалось. Точно — каша в голове.

— Он в забастовке участвовал.

Алекса это нисколько не волновало.

Стряхивая пепел на грязный пол, он прервал всхлипы и стоны:

— Подожду-ка я Макарку у вас. День — так день. Неделю — так неделю.

Старуха взглянула с сомнением.

— Ну, положим мы тебя на Макаркину постелю. Да вот только еды нет совсем, уж не обессудь.

— Мама!… Макарка же принес денег. Неудобно-то как перед гостем…

— Да и впрямь. Что это я? Жди себе, сынок, если хочешь. Чем-нибудь, да накормим.

— Ох, как же вы так поранились? Позову-ка я Акульку-лекарку, что нам за штопку задолжала, — девка взглянула на темное пятно на рубахе. Затем на мать, с вызовом. Та нехотя согласилась:

— Зови!

Жадная баба.

Но тут Алексу и впрямь подурнело.

— Где, мать, говоришь, постеля?

Хозяйка указала рукой.

Он не заставил себя упрашивать — охотно переместился со стула на скрипучую кровать. Лег и прижал руку к боку — так будто становилось лучше.

— Ты сдал, паскуда? — зашипел змеей Ванька-мануфактурщик, как только городовые отвлеклись.

Макар аж взвился:

— Ей-богу, не я!

Но Ванька не поверил. Исхитрившись, подскочил и пребольно ткнул локтем под дых. Но тут уж подоспели полицейские: развели по разным углам, а потом и вовсе — по помещениям.

Макара доставили к Червинскому, где он имел неприятный разговор не только с сыщиком, но и с франтоватым господином из дома старого Леха, которого позже видел и в театре. Ваньку тоже куда-то отвели — бог знает, куда.

Но потом их отчего-то снова собрали вместе. Одновременно и водворили в арестантскую, отгороженную деревянной стеной с вырубленным посредине оконцем.

Зашли. Макар еще оглядеться толком не успел, как от стены поднялась, охнув, всклокоченная полнотелая баба. И тут же побежала, ловко перекатываясь на коротких ногах — вцепилась в Ваньку, начала трепать.

Тот, к удивлению Макара, даже не думал сопротивляться.

— Никто тут не виноватый! — с осуждением сказала крестьянка в пестрой юбке.

Другие не вмешивались.

— Ах ты, собачий выродок! Дрянь! Паскудник! — продолжая трепать подельника, принялась приговаривать толстая.

— Мама! Мама, прости! Ни при чем я! — стал защищаться тот.

— Ах так! За дуру меня держать! — взглянув на Макара, баба спросила деловито: — С ним?

— С ним, — согласился он.

— За что?

— Лавку взяли…

Ванька с ненавистью глянул на подельника — и тут на него обрушился новый поток затрещин.