Юлия Михалева - Невидимые

— Не оставляй, сестрица!

К счастью, хотя бы Витька оказался на месте. Неловко даже: оторвали от дела, а мастер у него суровый. Наверняка потом выговаривал.

Брат попросился отойти, и проводил семью в свой угол, что снимал в бараке у мастерской: топчан да сундук. Совсем небогато, хуже, чем у Ваньки и матери.

Принес воды, расспросил о том, что случилось, темнея лицом. Потом достал из-под сундука свернутую худую пачку — и отдал все Ульяне. Она растерялась.

— А сам-то как будешь? — совестно.

— Ничего. Заработаю. Смотри, на улицы не суйся. Скоро приду к вам и еще принесу.

Ульяна повеселела — но через пару дней вновь пригорюнилась. Деньги брата закончатся — а дальше что?

Даже стиркой, как мать, не заработаешь. Ее нужно брать в городе, а потом туда же и относить. С детьми — не пойдешь: и белье перемажут, и господ распугают. Одних тоже бросать тревожно…

Мать Ульяна не осуждала. Сама думала отправиться на базар в поисках легкого заработка. На то теперь некому ругаться: пригляду нет. Ульяна и в тот раз правду не сказала о том, отчего ее погнали из нянек. Незачем матери знать… Тем более — не праведница она, а туда же, ругаться.

Вот, похоже, и сестра с братом лучшей доли искали…

А что, если мать не вернется и до зимы? Как оставаться в холода в сожженном доме? Ульяна заткнула тряпками щели, как могла, вместо двери повесила простынь — жалко портить, конечно, но хоть как-то жилище прикрыть. На лето сгодится. А что потом?

Начался дождь. Мимо обгоревшего порога сновали, занятые своими заботами, люди. И никто не обращал внимания на плачущую в голос девочку — вчерашнего ребенка.

Накануне лекарка предложила Алексу выпить из пузырька.

Выпил. Что терять? Травить насмерть — глупо, а так — почти с пустыми карманами вышел.

Из-за этого зелья он всю ночь был, как дурной. Точно после малинки — не соображал толком. Его трогали, поворачивали, прямо над головой слышались голоса — ничего не разбирал. А потом и полностью провалился в забытье.

Утром открыл глаза. Не отравили. Голова кружилась, но боль затихла. Рубаху сняли, пузо перемотали бинтами. Сквозь них лишь небольшая капля крови выступила.

— Жить точно будешь, Лексей, — ласково сказал со стула напротив тот самый гость, что принес сообщение. — Приглянулся ты моей сестрице, поди. Уж так хлопотала.

— Молчи, Макарка! — прошипели от двери.

Топ-топ-топ. Девка поспешила сбежать.

Алекс осторожно спустил ноги с кровати. Встал. Ничего хорошего, но идти сможет.

— Отлежался бы еще, — заметил рабочий.

Как в порядке вещей — будто Алекс его давний приятель. А нравы тут, похоже, как в Старом городе.

Он забрал у хозяина папиросу и затянулся, садясь на кровать.

— Твои сказали, что ты пропал.

— Ну да, так и вышло. В участок меня утащили. Только матери не скажи, — спохватился. — Для нее — я работал.

— За что?

— Ох… Да лавку мы брали, — стыдился? Новичком прикидывался? — Кто-то нас сдал. А Ванька решил, что я… Ух, что теперь со мной будет…

— Точно, ты.

— Да ты что?! Нет, не я! — громче, чем стоило, возмутился Макарка. Так и остальные — бабы его — сюда сбегутся.

— А как бы ты тогда вышел? Только так.

— Ей-богу, не я… Там совсем другое, — он даже сжался.

— Что?

— Не могу сказать, Алексей. Иначе мне вилы.

— Да ладно. Знаю я, в чем твое дело, — Легкий выручил, как иначе?

— Вправду знаешь? Тогда расскажи.

Ребенок встал в кровати, и, грызя погремушку, уставился на Алекса.

— Не здесь. Пойдем, выйдем.

— Петька, думаешь, разболтает? Так не говорит он.

— Где его мать?

— Померла в родах. Вроде как из-за того, что прежде младенца травила. Года не прожили.

Не слишком-то любопытно.

— Вот что, Макарка. Просто скажи, где твой хозяин держит Маруську — и я уйду.

— Да что за хозяин-то? В толк не возьму, — похоже, злился.

— Тот, что велел ко мне в театр прийти.

Низко опустил голову.

— Ну да, ты точно все знаешь. Эх, не жить мне… Но ту даму не видал я в участке. Вот те крест. Увидел — узнал бы в миг.

— Причем тут участок?

— А куда еще ее мог отвести Червинский?

Таких имен за Легким прежде не водилось.

— Это еще кто?

— Да сыщик же мой… Ты ведь сам сказал. Он и велел в театр прийти.

Рабочий принялся гладить себя по бритому темени.

Алекс молчал. Следовало бы дать ему в зубы, но на это не было сил.

— Ты послушай сперва, как все вышло… А потом и суди.

Рассказал. Алекс долго смеялся.

Врал, конечно. А если нет — то такого кретина еще земля не носила.

— Вот… И велел про невидимых выяснить… но как? — Макарка закончил свою историю, а потом как будто опомнился: — Лексей, ты это… В театр пока не ходи.

— А что так?

— Так я… Слыхал я в участке, что облава там будет.

С чего вдруг? Если только Маруська язык распустила.

— Ну, пусть ищут. Нет там ничего.

Алекс снова улегся.

— Ты поспи. А я на берег схожу. Сыщик велел. Там баба живет, которая у невидимых что-то украла.

— Да что за невидимые? Не слышал про них. Вернешься — расскажешь, кто такие.

Алекс залез в карман. Странно, но все на месте.

— Держи. Дай своим.

— Ты это брось…

— Пожрать пусть купят.

— Ну ладно, если так, — Макарка радостно ощерился. — Спасибо, брат! А ты не такой, как мне показалось.

— Все. Уйди.

— Поправляйся тут. А вечером я вернусь. Еще поговорим.

Рабочий вышел.

— Мама, беги в лавку! Еды возьми, да водки другу — он любит, — услышал Алекс, снова погружаясь в сон — на сей раз уже вполне спокойный.

Накануне мать не стала ни о чем спрашивать, толкнула в спину:

— Поглядела я, какие у тебя друзья… С кем спутался! Ну, иди, иди.

Макар сделал шаг в комнату — и испугался так, что аж сердце в пятки ушло. Чего он уж точно не ожидал — так обнаружить на своей кровати Алексея из театра. Да еще и раненого. Но только это к лучшему: мать с сестрой всю ночь о нем хлопотали, особо Макара не беспокоя. А наутро вообще оказалось, что он не так плох, как думалось. Не только с пониманием отнесся, но еще и деньгами помог… Да, недоверчив стал Макар. Стоило бы тех приятелей опасаться, с кем в лавку лазил. Вот от кого следует ждать беды.

А что, если найти Степана и все ему объяснить? Вдруг он тоже поймет? Но нет: что-то внутри бунтовало против такого решения. Не поймет. Наоборот, надо бы вообще на глаза ему не показываться, подальше от греха.

Идти далеко — а на беду еще и дождь разошелся. Макар с укором посмотрел в темное небо, а потом терпеливо продолжил путь. Шел пешком: выбрасывать деньги на извозчиков не привык.

Нужный дом увидел, едва спустившись на берег. Вот он, почерневший.

У порога горько рыдала русалка лет четырнадцати с длинной льняной косой. Грязная, худая.

Макару внезапно сделалось так жаль, что он едва не забыл, зачем сюда пришел. Но, впрочем, вовремя опомнился.